Уэстон повернулся, чтобы поздороваться с няней, и расплылся в улыбке при виде кошки в детской коляске. Опустив Джастина и присев на корточки перед Стивеном, он весело сказал:
– Здравствуй, Стивен! Ты прямо красавец, глаза у тебя совсем как у мамы.
Малыш, наполовину спрятавшись за юбками матери, сунув палец в рот, рассматривал веселого незнакомца, пока не решил, что ему можно доверять, потом робко улыбнулся, показав ровные белые зубки.
На предплечье у Рейвенела, под закатанным рукавом рубашки, Феба заметила темный синяк и с беспокойством спросила:
– Что это у вас с рукой? Опять что-то приключилось?
Уэстон поднялся на ноги. Блестящие от воды пряди упали на лоб.
– Это овца. Сегодня день мытья, вот одна в воде попыталась повернуться и заехала мне копытом по локтю.
– А как же ваши швы? Ведь в рану могла попасть грязь, пока вы купали овец!
Но ее тревога, похоже, его только позабавила.
– Швы меня ни в малейшей мере не беспокоят.
– Начнут беспокоить, если рана загноится!
Но Джастина куда больше гигиенических вопросов интересовали овцы.
– А как вы моете овец?
– Берем две старые двери и перегораживаем ручей, делаем такую временную запруду. Одни стоят по пояс в воде, другие передают им овец с берега. Моя задача в том, чтобы перевернуть овцу брюхом кверху и полоскать шерсть в воде, пока та не станет чистой. Большинству овец это вполне по вкусу, но время от времени какая-нибудь начинает сопротивляться.
– А как вы переворачиваете овцу? – продолжил расспрашивать Джастин.
– Одной рукой берешь ее за шкирку, другой за переднюю ногу и… – Уэст умолк, задумчиво взглянув на мальчика. – Пожалуй, проще будет показать. Допустим, ты у нас овца… – И он потянулся к мальчику, но тот с восторженным визгом отпрянул и завопил, бросаясь прочь:
– А я овца, которая не любит мыться! И ты меня не поймаешь!
– Да неужели? – Уэст шагнул в сторону, а затем вдруг бросился на мальчика и схватил: – Ну-ка, овечка, пойдем купаться!
– Подождите! – вмешалась Феба. Сердце ее тревожно забилось, она вся напряглась, увидев, как грубо этот чужой мужчина схватил ее сына. – Он же простудится! Он…
Уэстон остановился и повернулся к ней, придерживая Джастина. Его брови были насмешливо вскинуты, и слишком поздно она сообразила, что он вовсе не собирался бросать мальчика в ручей. Все это просто игра.
Рейвенел с преувеличенной осторожностью поставил Джастина на землю, а затем, прищурившись, двинулся к ней.
– Ладно. Раз так, придется показать на вас.
Не успела Феба понять, о чем это он, как, к величайшему своему изумлению, оказалась в воздухе. Потрясенная, она ощутила, что крепко прижата к мощной груди, что мокрая рубашка Уэста беспрепятственно мочит тонкую ткань ее корсажа.
– Как вы смеете? – завопила она со смехом, извиваясь в его руках. – Боже, да от вас несет как из хлева! Отпустите меня, вы, деревен…
Больше она говорить не могла – лишь смеялась до упаду, так, как случалось лишь в детстве.
– Только попробуйте бросить меня в воду, – сумела пригрозить она наконец, обвив руками его шею, – я вас с собой утащу!
– Пожалуйста! – отмахнулся он, вместе со своей ношей направляясь к ручью.
Никто никогда с тех пор, как Феба выросла, не позволял себе так с ней обращаться! Она отбивалась, но все попытки вырваться были тщетны: Уэстон держал ее стальной хваткой.
– Никогда вам этого не прощу! – объявила Феба, но, снова засмеявшись, испортила все впечатление от этой угрозы. – Я серьезно!
Низкий смех Уэстона пощекотал ей ухо.
– На вас и не покажешь, как моют овцу. Вы всего-то размером с ягненка.
Он остановился и несколько секунд просто держал ее на руках, крепко прижимая к себе. Феба застыла, боясь шелохнуться; перед глазами встала запретная сцена – вот он бросает ее на траву, накрывает сверху своим мощным телом… От этой мысли дрожь пробежала по спине.
– Спокойно, – мягко проговорил Уэст. – Я и не стал бы вас никуда бросать. – Он крепче прижал ее к себе. – Бедный ягненочек, я тебя напугал?
От его голоса, нежного и таившего в себе какое-то обещание, по телу опять побежали мурашки. Осторожно Уэстон поставил ее на землю, но Феба не спешила размыкать руки. Ее охватило странное чувство: словно она слушает прелюдию к дивной пьесе, которой не суждено быть написанной. Наконец она медленно отпустила его и на шаг отступила.