Словно загипнотизированная, Феба лежала под ним неподвижно, безропотно позволяя ему все шире раздвигать ей ноги. Она смутно сознавала, что роли их вдруг поменялись: теперь он был властелином, а она полностью отдалась ему во власть. Ее взгляд был устремлен вверх, на свежую побелку потолка. Никогда прежде Феба не занималась ничем подобным при свете дня – и теперь чувствовала себя абсолютно нагой и беззащитной, но почему-то это возбуждало еще сильнее. Уэст продолжал ртом ласкать ее пупок: целовать, лизать, покусывать, а пальцы его играли с влажными кудряшками, прикрывавшими средоточие ее женственности.
Губы его спустились ниже, к внутренней стороне бедер, он уткнулся носом в нежную кожу, вдохнул аромат. На миг Феба заколебалась. Что на нее нашло – как могла она попросить о таком? Разве это не слишком… не слишком бесстыдно?
Но попросить его остановиться она не успела: в его горле родился низкий рык – такие звуки Уэст издавал, когда что-то, будь то бокал вина или особенно соблазнительное блюдо, доставляло ему особое наслаждение. Одним пальцем скользнув вдоль пухлых складочек, он нащупал влажный, податливый вход в ее тело. Лишь одну головокружительную секунду Феба ощущала, как палец проникает внутрь, затем он вернулся к груди и принялся смачивать сосок ее собственной интимной влагой, словно благовониями.
Пораженная, Феба попыталась отпрянуть, но он ухватил ее за бедра и с легкостью привлек обратно. Беззвучный смех утонул во влажных кудрях, а язык тем временем прокладывал себе путь к бугорку ее сладострастия, раздвигая нежные пухлые складочки. Ладони Уэст подсунул ей под ягодицы и приподнял бедра так, как удобнее было ее ласкать.
Она прикрыла глаза, полностью сосредоточившись на волнообразных движениях его языка, ласкавшего створки ее лона, потом скользнувшего к тесному входу в ее тело. Ощутив, как горячий кончик языка проникает внутрь, Феба вскрикнула. Это невообразимо! Неописуемо!
В глубине ее тела разгоралось пламя. Еще одно глубокое, нарочито неторопливое движение языка. Вот он, дразня, изгибается внутри, лениво выскальзывает, и тело ее покрылось испариной и напряглось. Феба кусала губы, чтобы удержаться от крика и мольбы. Казалось, собственное тело больше ей не принадлежало: оно превратилось в источник наслаждения. Набухший бутончик, лишенный внимания, сладко зудел, и Фебу трясло от желания, чтобы Уэст поласкал и его. Одно движение пальца, одно кратчайшее прикосновение языка подарило бы ей сладостную разрядку. Феба издавала такие звуки, каких никогда доселе от себя не слыхивала: эти стоны, крики и рыдания, казалось, не имели даже человеческой природы.
Когда голод сделался невыносимым, она скользнула рукой к треугольнику влажных волос, чтобы самой доставить себе удовлетворение, но Уэст ловко поймал ее запястье и отвел в сторону; она не столько услышала, сколько ощутила всей своей пылающей плотью его смех. Несомненно, он этого ждал: разумеется, понимал, какой сладкой муке ее подвергает. Едва не теряя разум от неутоленной жажды, она выдохнула:
– Слишком… долго…
– О, да ты у нас знаток! – усмехнулся Уэст, перебирая пальцами ее кудряшки.
– Не могу… ждать…
– Можешь… Я так хочу. – С этими словами он осторожно раздвинул складки, обнажив пульсирующий бутон, и подул на него.
– О, пожалуйста… Уэст, я не могу… прошу тебя, прошу…
Его чуть шершавый, необычайно гибкий язык скользнул именно туда, куда она хотела, обвел бугорок кругом, лаская и пробуя на вкус, а затем стал ритмично лизать. Один палец уже был у нее внутри, там, где отчаянно сжимались мускулы. Огонь охватил ее, необычайные ощущения вспыхнули в каждой клеточке тела. Она отдалась ему всем своим существом, чувствуя лишь то, что он побуждал ее чувствовать.
А потом она как будто лишилась сознания: не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, от избытка ощущений кружилась голова. Лицо было мокрым от испарины и, быть может, от слез, и Феба ощутила, как Уэст осторожно промокает влагу краем простыни. Она прижималась к его мощной волосатой груди, а он бормотал ей на ухо что-то успокаивающее, гладил по волосам, водил ладонью по спине до тех пор, пока ее дрожь не утихла.
Он ненадолго встал, а она перевернулась на живот и потянулась, как кошка, разве что не мурлыкая. Никогда еще она не ощущала себя настолько удовлетворенной и полной блаженства.
Вернулся Уэст уже полностью обнаженным. Феба хотела перевернуться, но он оседлал ее бедра и слегка надавил на спину, молчаливо приказывая оставаться лицом вниз. Она лежала неподвижно, остро ощущая тугие мышцы его ног, грубые волоски на бедрах и шелковистую тяжесть его естества, мощного и твердого, упиравшегося ей в ягодицы, а потом услышала, как он откупоривает флакон.