— Лейтенант! — Глаза его разом утратили выражение телячьего восторга, вызванное знакомством с Беллой Бертран. — Он здесь, за диваном.
Я подошел к Полнику и увидел распростертое на полу тело. Это было то самое, что Белла Бертран обозначила словечком «неприятно». Эта девица, кажется, не страдала особой чувствительностью. Кто-то проткнул грудь Гилберта Хардейкра, и проткнул довольно давно. Конечно, никакого оруди убийства рядом не оказалось — несомненное проявление бережливости со стороны убийцы.
Я огляделся и заметил в дальнем углу мольберт с холстом — единственное зримое доказательство того, что Хардейкр был художником. Я обошел диван и направился к мольберту. Полник потащился за мной. Рассматривая холст, пришел к выводу, что Хардейкр был хорошим художником. Изображено было нагое женское тело — от шеи до колен, — и тело это выглядело живым, пылким, чувственным. Убийцей вполне мог оказаться один из чрезмерно суровых критиков, холст был по диагонали крест-накрест перечеркнут кровью. Кровь почти высохла и явно принадлежала Хардейкру.
— Хорошенькое дельце! — пробормотал Полник. — А ведь этот парень умел рисовать, а, лейтенант?
— Точно! — согласился я. — А как ты полагаешь, натурщица была блондинкой или брюнеткой?
— Понятия не имею! — Полник остановил пристальный взгляд на картине. — Но какой бы она ни была, ясно одно: она, что называется, доступная женщина.
— Мне кажется, слишком доступная, — уточнил я. — Позвони-ка шерифу, чтобы прислал дока Мэрфи, а тот пусть захватит парочку лаборантов из городского отдела убийств.
На скошенном лбу Полника появилась жирная складка. Я не сразу понял, что это выражение грусти.
— А вы собираетесь еще поговорить с девушкой в ночной рубашке? — печально спросил он.
— Да, — коротко ответил я. — Поговорю. Исключительно по долгу службы.
— Эх! — Он вздохнул, и вздох этот прозвучал как завывание бури. — А как вы думаете, не ее ли он рисовал?
— Толковый вопрос! — подхватил я. — Непременно спрошу ее. А ты дай мне знать, когда приедут док и остальные.
— Конечно. — Полник бросил на меня мрачный взгляд. — Вы что-то подозреваете? Иной раз мне кажется, вы работаете вместе с моей старухой.
Когда я вернулся в мастерскую Беллы, красавица уже не рисовала, а сидела в старинном кресле, положив ногу на ногу, курила сигарету и, должно быть, размышляла об орхидеях.
— Хотите кофе? — предложила она грудным голосом, пока я шел к ней через всю комнату. — Или глоток чего-нибудь покрепче для успокоения нервов? Впрочем, у полицейских должны быть крепкие нервы.
— Это у вас крепкие нервы, мисс Бертран, — тихо произнес я. — После того как вы обнаружили тело и позвонили нам, вы вернулись к себе и продолжали рисовать.
— Мне необходимо было на чем-то сосредоточиться, — возразила она. — И называйте меня, пожалуйста, просто Беллой. Это ваше «мисс Бертран» сразу наводит на мысль о стенографистке, которая в собственных интересах каждую пятницу всю ночь напролет играет в разные игры со своим шефом в конторе на диване.
— С удовольствием буду называть вас Беллой, — согласился я. — Итак, Белла, мне хотелось бы получить ответ на остальные пятьсот вопросов.
— Я так и думала. — Она сморщила носик. — А вы уверены, что не хотите кофе?
— Уверен. Итак, вы вошли в мастерскую Хардейкра с намерением посмотреть, не варит ли он кофе, и увидели, что он мертв позвонили в полицию, потом вернулись к себе, так?
— Именно так. — Она отбросила назад длинную прядь волос. — Вы абсолютно точны, лейтенант.
— И после того как вы вернулись, вы уже никуда не уходили?
— Я работала. — Она указала на мольберт. — И ничего такого не слышала, если вы это имеете в виду.
— Вы видели в мастерской Хардейкра картину на мольберте?
— На которой изображена главным образом пышная задница? — Темно-голубые глаза Беллы насмешливо блеснули. — Классический образчик творчества Гила. Как художник, он был величайшим рисовальщиком с душой ростовщика.
— А вы, случайно, не позировали ему?
— Лейтенант! — Она буквально задохнулась от смеха. — Вы намерены сравнить мою задницу с той, которую Гил обессмертил на своем холсте?
— Это было бы очень приятно, — сказал я. — Но вы могли бы сберечь мое время.
— Проще простого. — Она озорно улыбнулась. — Стоит мне только поднять подол… Да вы не нервничайте, лейтенант, у меня сейчас просто нет сил встать с кресла.
— Я и говорю, что готов поверить вам на слово.
— Я никогда не позировала Гилу. Он был парень деловой и писал портреты с тех, у кого имелись деньги. Что за портреты? В основном милые идеализированные версии неприятной реальности. А эта обнаженная без головы, она совсем другое. Я была удивлена, когда увидела…
— Вы не знаете натурщицу?
— Думаю, что знаю. Он всегда работал только над одной картиной, никогда — над несколькими сразу. Наверное, это написано с той женщины, котора последнее время бывала в мастерской. — Белла задумчиво помолчала, затем продолжила — На прошлой неделе случилось так, что я зашла к нему не вовремя. Вы, надеюсь, понимаете, о чем я говорю. И ему не оставалось ничего иного, как представить меня своей даме. Миссис Жанин Майер. Одна из этих светских пошлячек. Меценатка! Свихнулась на культуре и не переносит, когда молодые художники продают свой талант где-нибудь, кроме ее спальни. Представляете себе ситуацию — я и этот безмозглый ком плоти! Конечно, она больше интересовалась Гилом, чем своим портретом, написанным, между прочим, маслом. Может быть, она просто намеревалась раздеться. Разумеется, только в интересах искусства.
— Понятно, — сказал я. — А как вы полагаете, мог кто-нибудь желать смерти Хардейкра?
— Думаю, нет, — поспешно ответила она. — В Гиле, ясное дело, было много неприятного, но особо мерзким его никак нельзя было назвать. Он не был настолько выдающейся личностью, чтобы разбудить инстинкт убийства в ком-нибудь из своих знакомых.
Она помолчала, прикусив крепкими белыми зубами нижнюю губу, затем спросила:
— Я не правильно даю показания?
Глава 2
Шериф Лейверс вынул изо рта сигарету и нахмурился.
— Больше всего меня восхищает в вас, Уилер, — пророкотал он, — чувство долга. Обычно вас не увидишь в офисе раньше одиннадцати утра. Но если вы расследуете убийство, то являетесь уже в десять тридцать.
— Я закончил предварительное расследование в четыре утра, — холодно возразил я. — Я, ваш помощник, заменил вас.
Ангельский лик шерифа мгновенно преобразился в физиономию ухмыляющегос сатира.
— Вы заменили меня? Что это вы, мой друг, такой чувствительный сегодня?
— Защищаюсь от вашей бесчувственности! — парировал я.
— Ладно! Расскажите, что вам удалось узнать.
— То, что вам уже известно. Доктор Мэрфи утверждает, что художника проткнули острым тонким предметом длиной около четырех с половиной дюймов. Кололи несколько раз. Убийца — существо весьма темпераментное либо просто маньяк.
Лейверс бросил взгляд на раскрытый на столе рапорт! «По словам врача, смерть наступила прошлым вечером между девятью и десятью часами».
— А Белла Бертран обнаружила тело в одиннадцать тридцать, — добавил я. — Мы опросили остальных жильцов дома, никто ничего не видел и не слышал.
Маньяк-тихоня.
— А красные полосы на картине? — спросил он.
— Это в самом деле кровь Хардейкра. Мэрфи проверил.
— Символично и попахивает психиатрией.
— Может быть, — согласился я без особого энтузиазма. — Или это сделано специально, чтобы заставить нас предполагать, будто убийство совершил психопат.
— Кто-нибудь позировал для картины?
— Конечно! Возможно, Белла Бертран, но она это отрицает. Или миссис Майер. Хардейкр как раз писал ее портрет, и его интерес был не только профессиональный, как утверждает Белла. В ящике стола Хардейкра обнаружено письмо от мужа миссис Майер — Джорджа Майера. Он заказал художнику портрет жены за тысячу долларов.