И он бросился к тому дивану, где сидела мать девочки. Там, под подушкой, он нашел книгу, переплетенную в красную русскую кожу, с серебряными застежками и монограммой J.C. Пассажир раскрыл ее. На титульном листе было написано мужской рукой по-английски: "Jane Chetwind".
- Jane Chetwind! Так, верно, зовут мать. Едва ли эта книга принадлежит девочке. Ей всего лет пять, не больше. Ага! Вот и семейная фотографическая карточка.
На ней были изображены отец, мать и дочь. Отец с открытым, мужественным, красивым лицом; мать, не бледная, не с заплаканными глазами, а свежая, привлекательная, с улыбкой на губах и с веселыми глазами; девочка, леди Джейн, лет трех, припала головой к плечу отца. Узнать ее было нетрудно: те же кудрявые волосы, та же улыбка и те же глаза!
Сердце молодого человека дрогнуло от радости при виде знакомого детского личика, сразу очаровавшего его.
- Как я был бы рад оставить карточку у себя! - подумал он. - Да нельзя, она чужая, ее надо возвратить. Бедная женщина, как она будет горевать, что потеряла эти вещи! Завтра же напечатаю в газетах о своей находке. Таким образом мне, может быть, удастся узнать их адрес!
На следующее утро в одной из главных газет Нового Орлеана в разделе "Потеряно и найдено" появилось такое странное объявление:
НАЙДЕНА
книга, переплетенная в красную русскую кожу,
с серебряными застежками и монограммой J.C.
Адрес: Голубая цапля П.О. No 1121.
Это объявление печаталось ровно неделю, но никто не отозвался на него и не явился за получением утерянного.
Глава 2
МАДАМ ЖОЗЕН
Мадам Жозен отличалась мускулистой фигурой и угловатыми манерами. У нее были большие бархатистые черные глаза, нос клювом и губы до того узкие, что они казались двумя красными полосками. Несмотря, однако, на отталкивающие черты нижней половины лица, верхняя часть его была иногда привлекательной благодаря кротким, большим глазам, которые Жозен любила возводить кверху, точно с мольбой.
У Жозен были две слабости: безграничная, слепая любовь к негодяюсыну Эдрасту и пламенное желание, чтобы все считали ее светской дамой. Она из сил выбивалась, чтобы составить себе репутацию уважаемой женщины. В прошлом ее жизнь была чрезвычайно тяжелой и ей пришлось много испытать, особенно во время замужества.
У ее мужа оказался бешеный характер. Однажды в минуту запальчивости муж столкнул ее с лестницы - она сломала себе ногу и на всю жизнь осталась калекой. Спустя некоторое время на ее голову обрушилось другое страшное горе: мужа уличили в тяжких преступлениях и приговорили к пожизненному тюремному заключению. Муж вскоре умер, и она осталась в нищете с маленьким сыном.
Мадам Жозен стала прачкой тонкого белья.
Она снимала одноэтажный домик в предместье Нового Орлеана Грэтне, где было всего две комнаты и каморка, служившая кухней. Вход был прямо с улицы; стоило только подняться на две ступеньки, чтобы войти в дверь, окрашенную зеленой краской.
В описываемый нами вечер мадам Жозен сидела у себя на крыльце и беседовала с соседками. Ее дом выходил одним углом на ту улицу, которая вела к спуску на паром. Мадам Жозен находила большое удовольствие в том, чтобы сидеть на ступеньках своего крыльца и наблюдать за прохожими.
Стоял душный июльский вечер. Мадам Жозен чувствовала какую-то непонятную усталость и была в прескверном расположении Духа.
Соседки скоро разошлись. Она осталась одна и принялась зевать.
В эту минуту раздался свисток подъезжавшего поезда.
- Немного сегодня приехало, - пробормотала Жозен, вглядываясь в небольшую группу пассажиров, с мешками и узлами спешивших к перевозу.
Прошло несколько минут, движение возле дома прекратилось. Постепенно стало темнеть.
- Кто же это? - раздумывала Жозен, всматриваясь в приближавшихся к ее дому мать в трауре и маленькую девочку. - Это также приезжие, только отчего они не торопятся? Паром без них уйдет... Наверное, опоздают!
В нескольких шагах от дома показались знакомые нам мать и дочь, только что сошедшие с поезда. В одной руке девочка тащила корзину, а другой крепко держалась за платье матери. Было очевидно, что они обе растерялись, попав в чужое, незнакомое место. Мать хотела было повернуть в сторону, но девочка удержала ее.
- Остановимся здесь, мама! Отдохни! - проговорила она умоляющим голосом.
Дама в трауре подняла вуаль и только тогда заметила мадам Жозен, смотревшую на нее кроткими выразительными глазами.
- Позвольте мне немного отдохнуть, я совсем больна и чувствую, что мне делается дурно... - проговорила слабым голосом молодая женщина. Нельзя ли мне попросить стакан воды?
- Сейчас, сейчас! - засуетилась Жозен, забыв о своей хромой ноге. - Прошу вас, зайдите в комнату и сядьте в мое кресло-качалку. На перевоз вы уже опоздали.
Измученная молодая женщина охотно вошла в комнату. Там было тихо и прохладно. Широкая кровать с безукоризненно чистой постелью так и манила к себе.
Молодая женщина упала в кресло, положила голову на подушки кровати и выпустила из рук дорожный мешок. Девочка поставила корзину с птицей на ближайший стул и нежно припала к матери, с испугом осматривая чужую комнату. Жозен, ковыляя, вернулась со стаканом воды и бутылочкой нашатырного спирта, которым она чистила кружева. Она проворно сняла с головы больной шляпу и тяжелую траурную вуаль, освежила мокрым полотенцем горячий лоб, руки и дала ей понюхать спирта. Малютка крепко ухватилась за платье матери и спрашивала вполголоса:
- Мама, милая мама! Лучше твоей головке?
- Лучше, лучше, крошка! - ответила мать минуты через две, Затем, обернувшись к Жозен, кротко и ласково произнесла:
- Как я вам благодарна! Я теперь совсем освежилась!
- А вы издалека приехали? - спросила Жозен, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
- Из Сан-Антонио. Но я выехала уже больная.
Молодая женщина опять закрыла глаза и прислонилась к спинке кресла.
Жозен с первого взгляда догадалась, что ей будет чем поживиться от этих пришельцев.
- Да, да, путь неблизкий, особенно для человека больного, заметила она.
- Не ждет ли вас кто-нибудь по ту сторону перевоза? - допытывалась Жозен. - Быть может, приедут сюда справиться, куда вы делись.