«А от вас, Джемфри, я такого не ожидала», – баронесса обернулась к моему спутнику. – «Как вы могли согласиться играть на это желание для чужой? Ну ладно: вы хотите спасти мисс Пиил? Мои условия вы знаете».
«Меня не надо спасать, сэр Джемфри», – запротестовала я, едва мисс Мокридж удалилась – «через неделю баронесса получит свой выигрыш, и на этом все закончится».
Он посмотрел на меня так, словно я – малое несмышленное дитя, лепечущее младенческий бред: «Вы ничего не понимаете, мисс Пиил. Баронесса имела в виду не только деньги. Тут нечто большее» … Сэр Джемфри запнулся, словно колеблясь, объяснять ли мне суть дела, но решил не делать этого.
Он поспешно направился к выходу. Я с вынужденной торопливостью двинулась за ним и неожиданно увидела Мартина. Странно что, точно зная, что он служит в местном гарнизоне, а, значит, посещает именно это Место Игры, я до сих пор не подумала о возможной встрече с ним. Теперь же мне не оставалось ничего иного, как быстро пробежать мимо него в надежде, что Мартин не узнает меня.
Обратный путь мы проделали почти в полном молчании. Спутник мой, явно не был расположен к беседе, а я, уж не знаю почему, не смела ему докучать. Да и была у меня своя серьезная тема для размышлений: где взять недостающую тысячу найтских талеров? Моих собственных доходов было явно недостаточно. Следовательно, рано или поздно мне предстояло нести свою повинную голову либо к сэру Генри, либо к Роберту, либо к Стентону. Я предпочла последнего. Конечно, размышляла я, Стентон в полной мере воспользуется ради собственных выгод моим затруднительным положением, зато не станет ни поучать меня, ни задавать неудобных вопросов.
В общем, признаюсь, хоть и долг мой был огромен, собственная участь не слишком заботила меня. Более всего печалила иное: совершив грех и поставив себя в затруднительное положение пред людьми, я ничем не помогла Мартину и уже ничего не смогу сделать для него.
Расставаясь, сэр Джемфри неожиданно сказал мне: «Я прошу вас, мисс Пиил, ничего не предпринимать до следующего дня шестого. Все решится само». Слова его показались мне странными. Здешняя вера, сколь я могу судить не предполагает всеобщей надежды на милость богов. И пропустила их мимо ушей, забыв при этом иное правило существования в Ночи: здесь редко что-либо говорят просто так.
К Стентону я отправилась, не откладывая, на следующий день, вновь прибегнув к несложной лжи. Сэр Генри, удовлетворенный моим видимым послушанием, не считал нужным углубляться в причину моего внезапного визита к одному из предполагаемых женихов. Благо что подобного посещения не требовалось особого приглашения: Чарльз воспринимаося всеми как родственник и, похоже, по-своему дорожил этим отношением к нему.
Моему приезду он нисколько не удивился. «Я ждал вас, Олуэн», – Стентон нередко называл меня по имени и в этом не было ничего личного; просто он был дружен с моими родителями и помнил меня еще девочкой. – «И рад, что со своей бедой вы пришли ко мне».
Я молча смотрела на него, не решаясь, а, может быть, и не желая задать вертящийся на языке вопрос. «Сэр Джемфри ничего не рассказывал мне», – тем не менее, ответил Стентон, – «Вчера ко мне заезжали два игрока, которые были в Ринге до последней игры».
И я вновь промолчала и все же получила ответ на невысказанный вопрос. «Он тоже проиграл, Олуэн. Он доигрался», – в голосе Чарльза не было ни малейшей тени злорадства, лишь спокойное утверждение чего-то, не подлежащего сомнению.
«Сколько и кому вы задолжали?» – быстро спросил он; подобная прямолинейность была в его характере.
«500 талеров баронессе Моргентау», – про себя я уже решила, что половину своего долга отдам сама без чьей-либо помощи.
«Мисс Мокридж?» – неодобрительно переспросил Стентон и это было единственное порицание, какое услышала я от него в ту нашу встречу. – «Уж лучше бы вы задолжали самой Игре».
«Хорошо», – продолжал он, – «вы получите 500 талеров. Ни процентов, ни возвращения долга я не требую. Но у меня есть одно условие».
Что ж, ничего иного я и не ожидала. В конце концов выйти замуж за человека уже готового предать свою веру было далеко не самым страшным наказанием за мое прегрешение. Однако Чарльз произнес иное.
«Я должен знать», – голос его был ровен, как всегда, лишь слово «должен» проговорил он с некоторым нажимом, – «на какое желание вы играли».
Ошеломленная столь нежданным требованием не знала я, что ответить ему.
«Решайтесь, Олуэн», – настаивал Стентон. – «Игра сделана, и теперь вы можете произнести это вслух. Вы ведь знаете: повторно сыграть на то же желание – невозможно».