— Не знаю, дитя мое. А все-таки я боюсь, не рассердилась бы она.
— Диана! Диана! Да закроешь ли ты, наконец, окно? — продолжала ворчать раздраженная старуха.
— Прощай, душечка моя! — торопливо проговорила Диана. — Мама не любит, чтобы я отворяла окно и ставни. В следующий раз я отопру калитку, и мы сможем спокойно поговорить. Прощай!
С этими словами Диана вернулась в комнату и стала закрывать окно и ставни.
В это время мадам Жозен сидела в табачной лавке Фернандсу и жаловалась на соседей.
— Вечно суют нос, куда не следует, и вмешиваются в мои дела. Что за народ такой стал! — обращалась она к своей единственной приятельнице, испанке Фернандсу, которой доверяла многие свои секреты.
Однако Жозен только намекнула испанке, что с нею недавно стряслась беда. Какая именно — она не объяснила, но до соседей донесся слух, что с Эдрастом что-то произошло.
«Впрочем, — думала Жозен, — очень, очень может быть, что все они давным-давно пронюхали, узнали из газет, что моего бедного сына засадили на тридцать дней по подозрению. Слушал бы он побольше мать, продал бы где-нибудь на стороне роковые часы — и не попал бы в беду! Десять раз я ему твердила, чтобы был осторожнее. Нет, все делает очертя голову, на авось! А теперь, кто знает, чем еще все это кончится! Может быть, все кончится благополучно, но ведь беда в том, что об этих противных часах заговорили газеты. Кто знает, может быть, покупателем оказался сыщик. Раст даже не подумал узнать, кто именно купил часы. До тех пор не успокоюсь, пока эта история не кончится. Ужасно досадно, что Раст так меня компрометирует: это вредит моему кредиту. Не хочется, право, чтобы он вернулся ко мне. При теперешних обстоятельствах у меня едва ли хватит средств, чтобы содержать себя и девочку. Я еще умно поступила, что запрятала накопленные деньги, иначе мой сынок сумел бы и их забрать. Счастье еще, что ему ничего не известно об этом капитале и о том, что я успела сбыть с рук все дорогие вещи, белье и платье. Теперь у меня не осталось почти ничего, кроме старинной шкатулочки. Надо спустить и эту, последнюю вещицу».
Еще волновала мадам Жозен мысль о леди Джен.
«Ну, а что, если кто-нибудь из старых знакомых узнает ее», — размышляла Жозен и даже вздрагивала при этой мысли.
В последнее время Жозен стала необычайно труслива. Каждый намек, каждый пристальный взгляд ее пугал. Мадам Пешу, например, часто задавала подозрительные вопросы, да и леди Джен в последнее время сделалась сметливой, а такого рода личности, как д’Отрев, могут выпытать у ребенка все что угодно. «Хорошо еще, — думала Жозен, — что мне удалось отстранить девочку от мисс Дианы и от семьи Пешу; надо бы поскорее оттереть ее от горбуньи Пепси и от старикашки Жерара. Жерар — хитрая лиса — большой мой враг, хотя внешне приветлив и вежлив. Так или иначе, а надо похлопотать, чтобы девочка отдалилась от ее теперешних знакомых».
Иногда Жозен думала, не лучше ли перебраться подальше от этого квартала. Но сразу же возникал страх: а что, если переездом она вызовет подозрение соседей? Нет, уж лучше остаться на месте и ждать, чем кончится дело ее сына.
Прошло тридцать дней заключения Эдраста. Сынок явился к маменьке с опущенной головой и, по-видимому, искренне раскаивался. На гневные упреки матери он отвечал, что нет ничего дурного, а главное — преступного, если он взял на время чужие часы, чтобы немного пофрантить.
— Ведь мы, мамаша, с вами не воры, — сказал Эдраст. — Мы не затем пригласили в дом больную даму, чтобы ее обобрать. Вы ухаживали за нею и за ее ребенком, как истинная мать. Когда женщина умерла, вы спрятали эти часы для девочки, когда та вырастет или встретит кого-нибудь из своих родных. Правда, несколько дней эти часы я носил у себя в кармане; но я ни за что не продал бы их, если бы не очутился в затруднительном положении. Волей-неволей мне пришлось для своего спасения сбыть с рук эту вещь.
Жозен внимательно слушала оправдания своего любимца и мало-помалу успокаивалась, что им не грозит теперь никакая опасность. А если Эдраст и отсидел тридцать дней, то об этом и толковать нечего. Об этой неприятности едва ли кто знает из знакомых.
— Порядочные люди, — заключил Эдраст, — никогда не читают в газетах о таких пустяках, как арест по подозрению. Повторяю, вам нечего беспокоиться. Даю слово, что подобной истории никогда больше со мной не случится. Я намерен решительно изменить свой образ жизни.
Жозен пришла в восторг; ей никогда не приходило в голову, что ее милый Раст может так благоразумно и серьезно рассуждать.
«Пожалуй, наказание принесло ему пользу, — размышляла она, — пробыв столько дней в одиночестве, он имел время одуматься».
После этой истории сын провел несколько дней дома, вдвоем с матерью, помогал ей вести счета, приводить в порядок заказы и так ухаживал за Жозен, что она не помнила себя от радости. Дошло до того, что она стала уговаривать Раста вступить с нею в долю и расширить дело.
— У меня кредит отличный, — с гордостью говорила мадам Жозен, — нам можно было бы открыть магазин побольше. Я охотно найму угловую лавку и прикажу отделать ее под магазин.
— А на какие же деньги, мамаша? — спросил Эдраст.
— У нас капитала нет.
— О, я достану! — возразила Жозен таким тоном, будто располагала миллионом.
— В таком случае не теряйте времени, — сказал Эдраст, — обойдите сегодня же всех знакомых купцов и справьтесь, кто может войти с вами в соглашение. А я посижу дома и полюбезничаю с покупателями. Вы знаете, как они любят, чтобы за ними ухаживали. Об одном прошу: отправьте куда-нибудь вашу девочку, пусть она идет к каким-нибудь своим приятельницам. Терпеть не могу сидеть с нею с глазу на глаз и слушать ее расспросы. Прескучно видеть, как эта девочка, ни на минуту не разлучаясь с длинноногой цаплей, усевшись на стуле, начинает выпытывать то одно, то другое, точь-в-точь, как старый аббат.
Жозен надела шляпу и отправилась по делам, говоря, что ей необходимо увидеться кое с кем.
Когда она вернулась домой, Раста уже не было.
Леди Джен увидела Жозен из окна дома Пепси и выбежала навстречу.
— Тетя Полина! — закричала она, с ключом от входной двери в руках. — Месье Раст принес мне ключ и велел передать, что он очень устал, принимая посетителей, и решил погулять.
Жозен приветливо улыбнулась, забирая ключ.
— Я так и думала, — сказала она, — я была уверена, что он на первых порах очень устанет, занимаясь с покупателями.
Отпустив леди Джен к Пепси, Жозен вошла в свою комнату, сняла шляпу и принялась приводить в порядок разбросанные вещи. Время от времени она улыбалась: в городе, расхаживая по магазинам, она встретила мадам Пешу с дочерью. Мадам Пешу пригласила ее на обед в день венчания племянницы.
«Догадалась-таки, наконец, переменить свое обращение со мною; видит, что я все-таки заслуживаю внимания, давно бы так! — рассуждала Жозен. — Теперь нужно только Расту заняться делом, тогда у нас все пойдет отлично. Имея под рукой припрятанный капиталец да в придачу прочный кредит, я могу разом купить немало товаров».
Старуха размечталась. Ей представился блестящий магазин с роскошными витринами для дамских нарядов, изящная вывеска и, наконец, на углу отделение колониальных товаров, где Эдраст будет полным хозяином.
Жозен вспомнила, что ей давно пора сходить к владельцу дома, где они жили, и внести плату за квартиру. Она вынула из кармана бумажник и стала пересчитывать деньги. Оказалось, что, желая прихвастнуть перед мадам Пешу, она потратила в этот день гораздо больше, чем следовало. Для уплаты за квартиру недоставало нескольких долларов.
— Придется занять в запасном банке, — сказала она, смеясь и открывая ящик конторки в своей спальне.
Хитрая старуха затолкала деньги покойной матери леди Джен, вместе со своими собственными сбережениями, в старые перчатки, спрятав их на дно конторки. Жозен держала ключ от конторки в кармане; к тому же она крайне редко выходила из дому. Но если бы даже замок конторки кто-либо взломал, никому не пришло бы в голову рыться в пачке старых перчаток.