В середине апреля «Агамемнон» вышел в море из бухты Медуэй. Фанни на берегу не махала платочком: мужчины предпочли, чтобы она не провожала, оставаясь дома.
— Вот как вредно даже опытному капитану долго сидеть на берегу!
Нельсону было от чего так восклицать, его организм, напрочь отвыкший от качки, вдруг стал страдать от… морской болезни! Казалось бы, что может быть хуже — капитан, которого выворачивает от волнения на море? Но Нельсон в случае необходимости предпочитал не обращать внимания на свой организм.
Можно трястись в лихорадке или страшно кашлять, но только тогда, когда это не слишком мешает делу. В противном случае на неподчиняющееся тело придется наплевать и заняться обязанностями. Куда оно денется, за неимением другой души прекратит страдать.
И будет поступать так много раз: получив страшные ранения, останется на посту, лишившись руки, заставит моряков подбирать своих с тонущего корабля вместо того, чтобы торопиться на другой к врачу, что приведет к ампутации всей руки… Ранения ни разу не заставят капитана, а потом адмирала Нельсона уйти со своего поста, не та у него закваска. И жене о ранениях он будет писать словно между прочим: «По почерку понятно, что я ранен, но не убит… могло быть хуже…»
И это левой рукой, потому что от правой одна коротенькая культя.
Морская болезнь поразила и Джошуа Нисбета, но мальчик страдал молча, потому что жаловаться рядом с таким отчимом просто не пристало.
Для Горацио Нельсона началась новая жизнь, именно такая, о какой он мечтал — военная служба с тяжелыми боями, ранениями и блестящими победами.
Он уходил в море не только от своей бездеятельности, но и от Фанни тоже, отдалялся, становясь больше символом, чем супругом.
Нет, у Нельсона, в отличие от других, не было романов в каждом порту, подчиненные знали только об одном, да и то недолгом, а потому запомнившемся. Но это до знакомства с леди Гамильтон, которая летела навстречу своей судьбе, как мотылек на огонь, и звалась тогда еще Эммой Харт, а в действительности была Эммой Лайон.
В Неаполь
Эмма вернулась в дом Гревилла, была тихой и старательно помалкивала, помня, к чему приводят попытки продемонстрировать голос.
Немного погодя с печальной миссией прибыл в Лондон и лорд Гамильтон. Они с Чарльзом увезли прах леди Кэтрин Гамильтон в родовое имение, заодно лорд проверил все счета, остался племянником весьма доволен и выплатил очень приличные премиальные.
Познакомился сэр Уильям и с Эммой. Конечно, Чарльз постарался, чтобы общение не было слишком долгим, мало ли что способна выкинуть эта красотка, пока достаточно просто понимания, что она хороша.
Лорду Гамильтону содержанка Гревилла очень понравилась, однако дальше скромного поцелуя в лоб дело не зашло. Чарльз очень внимательно следил за реакцией дяди, а мать Эммы — за ним. Почему?
Мэри вовсе не была глупа и, хотя большую часть жизни прожила в деревне, прекрасно разбиралась, что к чему. Она раньше Эммы, лорда Гамильтона, а возможно, и самого Гревилла осознала, что творится в голове у Чарльза. Эмма определенно стала для Гревилла обузой, ему нужна выгодная женитьба, но тогда девушку придется куда-то девать. Гревилл не был настолько подлецом, чтобы просто выставить Эмму и ее мать за дверь. К тому же это опасно, ведь женщины могли рассказать правду, опозорить его куда сильнее, чем исполнением арии посреди зрительного зала. Чарльзу явно хотелось как-то устроить любовницу.
Но куда денешь девушку, привыкшую к определенному достатку? Подсунуть ее кому-нибудь в Лондоне? Тоже опасно, это значило бы раскрыть собственный секрет.
А у его дяди, лорда Гамильтона, умерла жена, дядя еще не стар, крепок физически, выглядит моложе своих лет, к тому же весьма состоятелен, значит, всегда найдутся желающие скрасить его одинокую жизнь. Но любовницы пожилых лордов опасны для его наследников, потому что могут, во-первых, просто растранжирить средства своих покровителей, во-вторых, принудить жениться на себе.
Ни то, ни другое Гревилла не устраивало, ему было нужно наследство дяди, в конце концов, он тоже немало сделал, чтобы имение тети Кэтрин процветало и приносило приличный доход! Если на него наложит лапу какая-нибудь итальянская красотка, не имеющая представления, как тяжело даются деньги, будет очень обидно.