Бровь сэра Уильяма чуть приподнялась:
— Это она вам сказала, что намерена стать оперной певицей?
— Нет, но такой голос не должен пропасть!
— Он и не пропадет. Пусть поет на приемах, какая разница, где ее слушать — в театре или у меня в гостиной?
— О… но она просит более частых и серьезных занятий.
— А голос не сорвет?
— Нет, нет! Если не будет петь всегда и везде, излишне напрягая его, то все будет в порядке.
— Тогда занимайтесь.
Гамильтону очень нравились вокальные упражнения Эммы, даже когда она просто распевалась, выводя ноты гаммы, голосок звучал так, словно исполнялась прелестнейшая ария. Чистый, звонкий, богатый оттенками и при этом очень чувственный, этот голос заставлял забыть обо всем, слушатели не помнили слова исполняемой арии, не помнили вообще, что именно пела Эмма. Они помнили только сам голос.
Лорд Гамильтон с удовольствием улыбнулся: утренняя почта оказалась не слишком объемистой, разобрана быстро и можно послушать, как занимается Эмма. Что за прелесть эта девушка, все давалось ей легко! Прошла всего пара месяцев после их договора, а Эмма уже сносно болтала по-итальянски и попросила учителя французского. Прекрасной миссис Харт, как Эмму звали в Неаполе, не могли нахвалиться все учителя — рисовала она так, словно всю жизнь этим и занималась, довольно уверенно бренчала на рояле, теперь вот занялась еще танцами, и тоже одни похвалы: идеальная пластика и чувство ритма.
Настоящий бриллиант! Великолепная находка!
Восхищенный Неаполь даже простил лорду Гамильтону откровенную покупку любовницы у племянника. Иногда Уильям смеялся про себя: что сказали бы в Неаполе, узнай, что они пока не любовники? Пока? Да, он был уверен, что пока. Эмма перестала относиться к нему, как к папочке, перед которым надо приседать в реверансе, и все чаще болтает по пустякам.
Впрочем, не совсем по пустякам, и Гамильтон этим невероятно доволен.
Вчера он застал Эмму в беседке, читающей книгу. Она настолько увлеклась, что не расслышала шаги своего наставника, хотя походка из-за небольшой хромоты у него весьма примечательная. Но Гамильтону даже пришлось полминуты постоять, пока Эмма, переворачивая страницу, не обратила внимание на его присутствие. Женщина вспыхнула, смутилась:
— Простите, я не заметила…
— Что такое вы читаете?
Эмма смущенно показала обложку:
— Вы разрешили мне брать любые книги из своей библиотеки… Это Вольтер…
Гамильтон не смог сдержать удивления:
— И вам нравится?
— О да! Здесь такие зрелые рассуждения, словно этот Вольтер знает обо всем на свете.
Хохот лорда Гамильтона разнесся по парку:
— Дитя мое, Вольтер знает! Это один из тех, кто воспитывает вкусы наций.
— А где живет Вольтер?
— Его уже нет, Вольтер умер. Был французом, но Франция изгнала своего гения…
Гамильтон еще долго рассказывал подопечной о Вольтере, французской литературе вообще, советовал, что почитать…
— Молодой женщине будут интересны «Страдания молодого Вертера…»
— Гете? Я читала, мне понравилось!
Эмма заметила, что при этих словах в глазах лорда мелькнула грусть, но не решилась задать вопрос. «Спрошу потом…»
«Страдания молодого Вертера» были любимой книгой умершей жены лорда Гамильтона, но, именно обсуждая эту книгу, она коротко сошлась с другим, более молодым и красивым, чем сам Гамильтон. Нет, они не стали любовниками, Катарина была вдвое старше и довольно быстро после того угасла, но осадок остался, вызывая у Гамильтона приступ ностальгии при одном упоминании книги.
— Любовь всегда жертва, но тот, кто любит, получает за свою жертву счастья больше, чем тот, кто лишь позволяет любить. Когда-нибудь вы поймете это, а пока просто поверьте, что для меня иметь право любить вас уже счастье. А если полюбите кого-то другого вы… Поверьте, Эмма, в моей жизни это уже было, я не молодой Вертер и не стал стреляться. Как видите, жив до сих пор.
— Расскажите…
— Когда-нибудь потом.
— Что это?
Лорду Гамильтону показалось, что рядом с креслом стоит прекрасная древняя статуя. Но статуя вдруг улыбнулась.
— Эмма?!
— Нравится? А так?
Несколько мгновений — и перед ним уже совсем другая скульптура. Потом еще… и еще…
Лорд Гамильтон обомлел:
— Где вы такому научились?
Она махнула рукой:
— Так… работала у одного… богиней.
— Кем?!
— Богиней здоровья. Изображала древнегреческие скульптуры.
— Да, у тебя получается…
— Вам нравится? А это прилично?