— Собака взбесилась! — крикнула Джудит Робу, который уже подбегал к хлеву.
В следующий момент Джудит поняла, что ошиблась. Мейри и ее приятель Том испугались вовсе не гончей, а разбушевавшегося огромного кабана, который, вырвавшись из хлева, напал на ребятишек. Грозный, покрытый клочковатой шерстью зверь так и норовил полоснуть Мейри своими желтыми клыками. Том старался разжать пальцы, которыми Мейри цеплялась за спицы на колесе телеги, и увести ее в безопасное место, но у него ничего не получалось. Приподняв подол своего лейне, Джудит помчалась через двор, разбрызгивая башмаками жидкую грязь. Ей казалось, что ноги у нее налились свинцом, что она движется слишком медленно и не успеет прийти Мейри на помощь. Ей хотелось закричать, привлечь внимание девочки, показать ей, что подмога близка, но от ужаса у нее перехватило горло, и она не могла издать ни звука. Она отчетливо слышала, как лаяла собака на огороженном кольями пространстве перед хлевом и как испуганно плакала девочка. Гончая рванулась вперед, пытаясь схватить кабана за задние ноги, но ей удалось только разок его цапнуть; потом кабан, извернувшись, в свою очередь, напал на собаку, и ей едва удалось уклониться от его грозных кривых клыков. Теперь Цезарь бегал вокруг зверя кругами, отвлекая его внимание от жавшихся к телеге детей. Том первым осознал, что на какое-то время они с Мейри в безопасности, и воспользовался этим: оторвал наконец руки девочки от колеса и помог ей забраться в телегу. Дети перевалились через ее борт и скрылись из виду, пару раз дрыгнув в воздухе голыми ногами. Но для тех, кто оставался в загоне перед хлевом, угроза не исчезла. Скотники стали перелезать через ограждение в надежде укрыться от зверя за каменными стенами замковых построек. Между тем кабан, перед которым остался только один противник — старый Цезарь, бросился на него, стараясь вспороть ему клыками живот. Джудит, сообразив, что дети вне опасности, прислонилась спиной к стене зернохранилища: у нее вдруг как-то сразу ослабли ноги и она не могла сделать больше ни шагу. Так уж вышло, что в загон вошел лишь один Гленлион. Меча у него с собой не было, и он вооружился тяжелым колом, который только что вырвал из ограды. «Господи, помоги собаке задержать зверя, пока Гленлион не изготовился к бою», — молилась Джудит. Собаке, однако, сдержать зверя было трудно. В последнем броске кабану удалось полоснуть Цезаря клыком по ребрам, и запах крови еще больше его распалил. Он снова ринулся в атаку и вонзил клыки Цезарю в ногу. От сильнейшего удара собака кубарем покатилась по земле; кабан пригнул голову, готовясь подцепить Цезаря клыками за живот и перебросить через себя. Но в этот момент в схватку вступил Гленлион. Размахнувшись, он треснул дубовым колом зверя по голове. Удар пришелся точно промеж глаз. Кабан вздрогнул, замер на месте и обвел маленькими красными глазками загон, словно задаваясь вопросом, откуда вдруг свалилась на него такая напасть. В следующую минуту он увидел Гленлиона, свирепо хрюкнул и, оставив Цезаря в покое, повернулся к Робу. Гленлион сделал шаг назад, схватил кол обеими руками и нанес зверю страшный боковой удар, целясь ему в лоб. К большому удивлению Джудит, лапы у зверя подогнулись, и он словно подкошенный рухнул на землю. Звонкий хлопок от удара дубиной и звук от падения тяжелого тела прозвучали почти одновременно. Гленлион отшвырнул кол, опустился рядом со зверем на колени и, выхватив из-за пояса шотландский кинжал, в мгновение ока перерезал кабану горло. Когда он вытащил кинжал из туши, с него закапала кровь, и Гленлион, чтобы не испачкаться, вытер клинок о шкуру зверя. В этот момент в загон ворвались с полдюжины вооруженных вилами и топорами работников. Поднявшись с колен, Гленлион одарил их неласковым холодным взглядом, словно обвиняя в трусости и бездействии.
— С тем, кто допустил в хлев это чудовище, я потом поговорю, — хрипло сказал он, — ну а пока мне необходимо осмотреть то единственное живое существо, у которого хватило мужества ему противостоять.
С этими словами Роб направился к Цезарю, который успел уже подняться на ноги и, вывалив изо рта длинный розовый язык, тяжело дышал, раздувая бока и дрожа всем телом. Когда хозяин присел рядом с ним на корточки, пес тихонько заскулил, как бы жалуясь на полученные им в бою раны.
— Мой старый, добрый пес, — проговорил Роб, ласково гладя собаку по голове. — Ты, как всегда, исполнил свой долг до конца, а это редкость даже среди людей.
Услышав эти слова, Джудит вышла из охватившего ее ступора и, оттолкнувшись от стены амбара, подошла к молодому лэрду и его собаке.
— Я знаю, как врачевать раны, — сказала она, и Гленлион медленно повернул голову в ее сторону. — Моя мать отлично разбиралась в лечебных бальзамах и травах, и я переняла у нее это знание. Раны у собаки поверхностные, а значит, неопасные. Тем не менее, чтобы они не воспалились, их нужно побыстрее обработать.
С минуту поразмышляв, Роб кивнул.
— Я очень люблю это животное, и если тебе, леди Линдсей, удастся его вылечить, буду безмерно благодарен.
— На мою помощь может рассчитывать всякое живое существо, которое отважилось рискнуть жизнью, чтобы защитить Мейри. Так что вели отнести животное на кухню, сэр. А я пока подберу нужные травы.
Исследуя кухню, Джудит обнаружила в коробах и в кладовках корзиночки и глиняные горшочки со всевозможными лечебными травами, оставшимися от прежних времен. Нынче ими никто не пользовался: жаждавшие исцеления от ран и болезней ходили в деревню к старой Мэгги. Гленлион собственноручно отнес Цезаря на кухню, прижимая его к груди как ребенка. За ним последовали Мейри и Том, прихватив с собой пучки соломы, чтобы поудобнее устроить раненую собаку около очага. Для начала Джудит, намочив в старом вине чистую тряпочку, промыла собаке раны, потом приложила к ним примочки из целебных трав, облегчавших боль и снимавших жар и воспаление. Занимаясь врачеванием, Джудит объясняла, что делает.
— Это алзина, — говорила она, приготовляя густой зеленый настой из сушеной травы. — Снимает воспаление, заживляет раны. — Собака вела себя тихо, словно понимала, что все делается ради ее блага. Бинтуя псу раны, Джудит обратилась к Гленлиону за помощью: — Возьми эту полоску льна, сэр, и держи, понемногу отпуская, пока я буду прибинтовывать примочки.
Гленлион сделал все, как сказала Джудит. При этом лицо у него болезненно морщилось, будто это его лечили, а не собаку. Джудит действовала ловко и споро: она не раз помогала матери врачевать раны Уэйкфилдов, когда те возвращались с поля боя, и преуспела в этом.
— Скажи, пес выживет? — спросил Роб, когда собака после всех манипуляций задремала. Джудит подняла на него глаза и поразилась, увидев в его взгляде не только озабоченность, но глубокую печаль и тревогу. Помолчав, Роб добавил: — Мне тоже приходилось иметь дело с ранами, но у людей,
— Думаю, Цезарь еще поживет. Он крепкий парень. Такой же, как и его хозяин, — ответила она.
На губах Гленлиона появилась благодарная улыбка. Несомненно, он понял и оценил по достоинству ее стремление облегчить его душевную боль.
— Он заслуживает заботы и ухода. Не то что его хозяин. — Прежде чем Джудит успела что-то сказать, он поднялся с корточек и спокойным, лишенным каких-либо эмоций голосом произнес: — Делай все, что сочтешь нужным, но вылечи его. Никто не сравнится с этим псом в смелости и отваге.
Джудит тоже поднялась и стала вытирать руки.
— Это не совсем так, сэр. Ведь убил кабана и спас детей ты.
— Никого не пришлось бы спасать, если бы не преступная беспечность и трусость тех, кто работал в хлеву.
— Значит ли это, что ты собираешься наказать своих слуг за то, что они испугались? — с удивлением спросила она.
— Нет. Я собираюсь наказать мужчин из своего клана за то, что они пренебрегли своим долгом. Ведь именно это едва не привело к смерти двух ни в чем не повинных детей и старой заслуженной гончей. Я не потерплю подобного пренебрежения своими обязанностями ни со стороны своих людей, ни со стороны людей лэрда Лохви.
— Ты суровый и бескомпромиссный, сэр Роберт Кэмпбелл Гленлион.
Он посмотрел на нее в упор. Игравшие у него на лице легкие, розовые отсветы пламени придавали его чертам обманчивую, несвойственную им мягкость. Но твердая линия рта говорила о жесткости и непреклонности его характера.