Она удивленно посмотрела на него, но не сказала ни слова. Роб вернулся в сопровождении двух молодых людей, которые внесли в комнату большой, в рост ребенка, деревянный чан, наполненный горячей водой. Когда парни удалились, Роб подошел к двери и заложил ее тяжелым дубовым брусом. Свет проникал в комнату через окно, причудливо преломляясь сквозь толстое, с зеленоватым отливом стекло. Роб приблизился к сидевшей на постели Джудит и помог ей подняться на ноги. Она стояла без движения, беззащитная и послушная, как новорожденный ягненок, пока он развязывал завязки на ее лейне и расстегивал стягивавший ее талию пояс. Потом взялся обеими руками за ворот ее платья и одним движением разорвал его надвое. Она с изумлением на него посмотрела.
— Зачем ты это сделал? Теперь платье починить невозможно, а у меня их всего два!
Он приложил палец к ее губам.
— Давай не будем сейчас говорить о платьях, ладно?
Разорванное лейне упало к ее ногам. В розовато-золотистом свете раннего утра она стояла перед ним нагая, и он мог любоваться ее телом: крепкими, изящной формы высокими грудями, тонкой талией, крутыми бедрами и плоским, со светлым пушком у промежности животом. Она до того была хороша, что у Роба перехватило дыхание. Хотя желание обладать этой женщиной было нестерпимым, Роб сумел его превозмочь и, вместо того чтобы увлечь Джудит в постель, помог ей погрузиться в чан с горячей водой, из которого шел ароматный пар.
Джудит удивленно выгнула бровь.
— Неужели вереск?
— Он самый, миледи. С некоторых пор это мой любимый запах.
Он купил мыло с запахом вереска в торговавшей благовониями лавочке в Глазго, где чувствовал себя довольно неуверенно, поскольку ни одной женщине, кроме матери, подарков еще не покупал. Выбрать милую женскому сердцу вещь оказалось далеко не таким простым делом, как он предполагал. Поэтому, когда Черный Дуглас, пустившийся на его розыски, заглянул в лавку, Роб все еще разглядывал расставленные на полках кусочки мыла, баночки с притираниями, кувшинчики и крохотные сулеи с розовым маслом и другими благовониями. Более опытный в таких делах Дуглас посоветовал ему купить ароматическое мыло, что Роб и сделал.
— Поверь, ароматное мыло нравится женщинам значительно больше щелочного, — сказал тогда Дуглас с видом заправского сердцееда. — Да и мне оно нравится. Не так само мыло, как процесс омовения женщины, в котором я всегда принимаю самое деятельное участие. — Тут Дуглас громко, во все горло расхохотался.
Само собой, вопрос о том, какое мыло выбрать, не стоял — конечно же, вересковое. Роб до сих пор носил с собой в подвязанной к поясу сафьяновой сумке веточку белого вереска, которую Джудит подарила ему на счастье перед тем, как он отправился в поход. Впрочем, он и без этой веточки грезил о ней день и ночь, пока находился в отлучке. Помогая Джудит усесться в чан, Роб видел, что, по мере того как она погружалась в воду, морщинки на лице у нее разглаживались, а напряжение отступало. Роб пододвинул к чану с водой табурет, накрыл его чистой льняной тряпочкой и поставил на него кувшинчик с концентрированным мыльным раствором.
— Лежи в воде и отдыхай, — сказал Роб, — а мыть тебя буду я.
У нее порозовели щеки, не то от смущения, не то от горячей воды — Роб не знал. Бросив на него стыдливый взгляд, Джудит сказала:
— В этом нет необходимости. К тому же ты устал ничуть не меньше меня и тебе следует позаботиться о собственных нуждах.
— Не беспокойся, я обязательно позабочусь о своих нуждах, но позже. — Роб погрузил пальцы в жидкое мыло, добавил немного воды и, взбив густую ароматную пену, стал втирать ее в руку Джудит. Сначала намылил пальцы, потом запястье и добрался до локтя. Джудит, прикрыв глаза и опершись затылком о край чана, блаженствовала, чувствуя, как напряжение постепенно уходит из тела. Таким же образом он вымыл ей ноги, а когда стал водить скользкой от мыла рукой по животу, она страстно посмотрела на него сквозь полуопущенные ресницы и приоткрыла губы, словно для поцелуя. Роб, однако, стоически выдержал это испытание и, не поддавшись соблазну, продолжал свое дело. Однако мужское достоинство Роба, стиснутое узкими походными штанами, рвалось наружу, властно заявляя о своих правах. Роб усмирил свою плоть и принялся мыть роскошные волосы Джудит, массируя пальцами голову и вытаскивая из волос стебли соломы, прилипшую к ним грязь и сгустки запекшейся крови негодяя, которого она убила. Джудит прикрыла глаза и задышала ровно, размеренно, погружаясь в легкую, сладкую дрему. Промыв несколько раз волосы Джудит, Роб осторожно вынул ее из воды и завернул в большое, как плед, мягкое полотенце. Затем сел на стоявший у пылающего очага стул и, баюкая ее у себя на коленях, как маленького ребенка, стал вытирать ей волосы. Вытерев досуха, усадил Джудит на стул, взял с полки у очага частый гребень и принялся расчесывать ей волосы. Тишина в комнате была приятной, расслабляющей, и Роб подумал, что давно не испытывал подобного умиротворения. Прежде ему не доводилось расчесывать Джудит, хотя он не раз наблюдал за тем, как она это делала, поражаясь грации ее движений, когда она осторожно вела гребень по всей их длине, разделяя сверкающую массу на тонкие шелковистые пряди. Из окна доносились собачий лай, ржание лошадей, скрип колес и голоса собравшегося в замке воинства — словом, привычные звуки военного бивака. Тишину же комнаты, в которой он находился, нарушал лишь сильный и ровный стук его собственного сердца. Он посмотрел на сидевшую на стуле Джудит. Склонив голову и положив на колени руки, она спала сном праведницы. Когда он перенес ее на постель, ресницы у нее затрепетали, но она не проснулась, не открыла глаз. От ее тела, полотенца, в которое она была завернута, и остывшей уже воды исходил нежный, но стойкий аромат вереска, который будоражил его воображение и будил чувственность. Он прилег на постель, не сводя глаз с лежавшей рядом с ним Джудит, впитывая каждой клеточкой своего тела исходящий от нее аромат. Наконец-то после долгих дней разлуки он вновь обрел эту женщину. Из расплывчатого, бестелесного образа, который являлся ему в снах, она превратилась в реальность. Губы Роба искривились в усмешке. Нет, не такого приема он ожидал, когда возвращался в Шотландию, стремясь побыстрее добраться до Гленлиона и заключить Джудит в объятия. Он так гнал лошадь, что сам Дуглас попросил его поберечь силы своего благородного боевого коня. С другой стороны, рассуждал он, именно такой прием, возможно, и был ему нужен. Сейчас по крайней мере он чувствовал себя безмерно счастливым хотя бы потому, что мог лежать рядом с Джудит и смотреть на нее.
Глава 22
Джудит разбудил упавший на лицо луч света. Она открыла глаза и увидела стоявшие посреди комнаты большой деревянный чан с водой и трехногий табурет с кувшинчиком жидкого верескового мыла. Джудит огляделась. В спальне никого не было; но ложбинка на матрасе рядом с ней еще хранила тепло его тела. Джудит погладила ложбинку, как если бы это был Роб. Судя по проникавшему в окно солнцу, день клонился к закату. Значит, она проспала никак не меньше семи часов — и все это время он находился с ней рядом и сжимал ее в своих объятиях! Ей вспомнилось охватившее ее удивительное чувство покоя и безопасности, которое наряду с усталостью и стало причиной того, что она так крепко уснула. Какая это редкость по нынешним временам — чувствовать себя в безопасности, когда мир вокруг полон бед и всяческих напастей. Джудит не хотелось вставать, но чувство долга возобладало. В замке находились люди, которым требовались ее уход и доброе слово. Они получили раны в схватке с разбойниками. Джудит все еще продолжала задаваться вопросом: кто они, эти разбойники, и почему напали на замок именно в это время, не дождавшись, когда арендаторы внесут плату за землю и заполнят кладовые Гленлиона продуктами? Должно быть, Саймон Маккаллум радуется, что разбойники так опростоволосились. Бедняга Саймон! Рана у него хотя и глубокая, но отнюдь не смертельная. И какого черта он ввязался в эту заварушку? Его оружие — счеты и бухгалтерские книги, а уж никак не меч. При всем том он — человек смелый, подумала Джудит. Она видела, как отважно он бился во дворе в окружении своих родственников, которые то поодиночке, то парами в течение всего лета подтягивались к Гленлиону, чтобы при необходимости выступить на его защиту. Что ж, план Саймона поселить Маккаллумов в Гленлионе принес свои плоды — его родичи дважды отражали нападения ночных грабителей. Правда, вчерашнее нападение причинило и замку и поместью огромный ущерб. Хижины рабочих и арендаторов сожжены, колосившиеся поля — вытоптаны. Джудит и сейчас видела через окно поднимавшийся к небу дымок. По счастью, никого не убили. Жертвы имелись только среди нападающих, хотя раненых было много с обеих сторон. Ну ничего, подумала Джудит, до зимы можно и хижины арендаторов восстановить, и проломы в стенах замка заделать. Обмотавшись полотенцем, Джудит вылезла из постели и побежала босиком к сундуку со своими пожитками. Каменный пол холодил ноги, и Джудит инстинктивно поджимала на стопе пальцы. Роб разорвал ее платье, и в запасе у нее оставалось только одно — то, что ей подарили в Глен-Дохарт. Будь у нее ткацкий станок, она смогла бы в длинные зимние вечера сама ткать материю и шить себе наряды. Джудит отперла сундук, подняла тяжелую крышку и поверх своих аккуратно сложенных вещей увидела сверток, которого прежде не было. С минуту поколебавшись, она вынула сверток из сундука, закрыла крышку и, положив на нее сверток, оглядела его со всех сторон. На первый взгляд это был рулон зеленого бархата. Развернув рулон подрагивавшими от нетерпения руками, она обнаружила под бархатом обильно украшенное вышивкой шелковое платье изумрудного цвета.