Все та же клинопись?
Меж тем пилот спускался.
Быстро. Ловко. И сразу становилось очевидно, что лазить ему приходилось частенько. Лесенка подрагивала, машина утробно урчала и дышала жаром. Я ждала.
— Добрый день, — повторила я, когда обутая в блестящий хромовый сапог нога коснулась-таки земли.
Пилот развернулся.
И я… нет, я думала про то, что в мире ином могут обретаться вовсе даже не люди, но думала вновь же исключительно абстрактно. Однако стоящая передо мной абстракция обрела плоть.
Пилот человеком не был.
Эльф?
Именно такими я эльфов и представляла.
Высокий и тонкий, неизъяснимо хрупкий. И вместе с тем я отдавала себе отчет, что хрупкость его — кажущаяся.
Узкое лицо с чертами изящными. Синие глаза. Белые волосы, заплетенные в косу. Ромашка над острым ухом. И ухо это дергалось, словно эльф пытался отогнать назойливую муху.
Наряд его тоже был удивителен. Точнее, эльфы мне представлялись существами воздушными и носить должны были воздушные же хламиды. На этом же конкретном красовались изрядно замызганные штаны, чем-то напоминающие наши джинсы. Пара подтяжек. Хромовые сапоги. И серый котелок, столь же уместный, как и ножны с гаечным ключом.
— Добрый день, — вежливо произнес эльф низким грудным голосом. И я отмерла:
— Д-добрый.
Он же поклонился, и поклон этот был преисполнен изящества. Прижав руку к груди, эльф продолжил:
— Бесконечно рад встретить прекрасную лайру…
Это он обо мне?
Нет, я считала себя если не красавицей, то всяко интересной женщиной, но вот именно в данный конкретный момент прекрасно отдавала отчет, что выгляжу по меньшей мере жалко. Покрасневшая. Пропотевшая. Покрытая толстым слоем пыли… и не только пыли. Машина чихнула и выплюнула черный ком гари.
— И я рада…
— Позвольте представиться, Тихонориэль из рода Серебряного Листа, младшая ветвь…
— Оливия…
Я замялась, стоит ли произносить свою фамилию, и если да, то какую? По мужу я была Красноперко, но после всего, что он сделал, не хотелось и дальше оставаться мужней женой. Я призадумалась ненадолго: можно ли подставу и убийство считать уважительной причиной для развода? А потом решилась:
— Оливия Олеговна Майлова.
По семейной легенде бабушка моя, Оливия Браун, в честь которой меня и назвали, была подданной Великобритании, где и прожила первую половину жизни в тиши и благости семейного поместья, пока не встретила там моего деда, Джона О’Майли.
Был он молод. Хорош собой.
И полон всяких революционных идей, которые нашли в молодом сердце Оливии пылкий отклик. Случился роман, закончившийся побегом и свадьбой — Джон оказался честен хотя бы в этом. Затем состоялась небольшая война с империализмом в лице английских захватчиков свободной ирландской земли, увы, не сказать чтобы победоносная, и очередной побег, уже в Советский Союз. Там О’Майли властным росчерком пера превратился в Майлова, а жизнь моей бабушки переменилась. О деде, следует заметить, рассказывала она неохотно и со скрытым сожалением.
Сожалела ли она об ошибках юности?
О недолгом счастье?
Не знаю. До вранья она не опускалась, а правда была неприглядна. И отец как-то, под настроение, рассказал, что в стране победившего коммунизма ярые борцы были не особо-то нужны. Джона встретили. Поселили в Минске, устроили на завод токарем, бабушка получила место в библиотеке. От партийных щедрот им досталась однокомнатная квартира в новостройке. И все бы хорошо, но… мятежная душа требовала борьбы.
Или развлечений.
И дабы не ухнуть с головой в болото мещанской жизни, Джон стал проводить время в компании новых товарищей по партии. И отнюдь не за разговорами. Пил он и прежде, утверждая, что знает свою меру, и бабка предпочитала закрывать глаза на сей малый недостаток. В России же недостаток упал на благодатную почву, и даже появление моего отца, нареченного Олегом, ничего не изменило. Мой дед умер задолго до моего появления на свет, и, как водится, бабка четырежды в год появлялась на его могиле. Меня тоже брала с собой, утверждая, будто могилы предков суть корни семейного древа…
Как бы там ни было, но здесь я лучше буду Оливией Майловой, нежели Красноперко.
— Лайра Оливия, — обратился ко мне эльф с очередным поклоном и столь глубоким, что кончик косы его скользнул по сапогам, а серый котелок съехал на левое ухо. — Могу ли я поинтересоваться, что делаете вы в столь… сумрачный час в этом лесу?