- Твои боги требуют жертву? - спросил он, дыхнув в лицо перегаром. - Что ж, мы ее принесем! И эту жертву они запомнят...
Народ, собравшийся в храме, загудел, но гул этот был каким-то... неуверенным.
- Вы только посмотрите на этого уродца... он напялил на себя красные шелка, когда вы... ваши дети...
Он слушал безумную эту речь, в которой не было и слова правды.
Голодали?
Быть может, где-то там, на окраинах Империи, в провинциях, что были еще дики, народ и голодал, но не здесь... и бедняков не было... работа?
Все трудятся в поте лица...
- ...он лил кровь вас и ваших детей, чтобы кормить ею чудовищ! - его толкнули и, не удержавшись на ногах, он ударился переносицей о край алтаря.
Что-то хрустнуло.
И по лицу потекло влажное, горячее.
Кровь?
Он мазнул рукой и растерянный - как стало возможным подобное - посмотрел на людей. А те - на него. И на лицах их застыл суеверный страх.
Боги же...
Боги молчали.
- Видите? Эти статуи мертвы... - ему отвесили еще одну затрещину, не столько болезненную, сколько обидную. - Иначе разве допустили бы они подобное?
Его толкнули и пнули по ноге, заставив скривиться от боли.
- Вы поклонялись призракам! - Харвар ткнул пальцами под ребра жреца и тот захлебнулся воздухом, захрипел, когда рука вцепилась в горло.
И чьи-то руки - Харвар был слишком трусоват, чтобы прийти один - подхватили его. Подняли, позволяя разглядеть прочим.
Кто-то содрал алые шелковые одеяния.
Кто-то вспорол одежду.
Он пытался освободиться, но что он мог? Не воин, не маг... обыкновенный человек, которого слышали боги... Раньше слышали, а теперь словно бы оглохли.
- Танцуй, - его, голого и жалкого, с раскровавленным носом, кинули на алтарь. - Танцуй, святоша, и останешься жив!
Кто-то засвистел.
Захлопал.
А он вдруг осознал, что сегодня Боги будут смотреть. О нет, они запомнят все и каждому воздадут по делам его, но... помогать?
- Нет, - его голос прозвучал тихо, но храм привычно подхватил брошенное слово, донеся до каждого из прихожан.
- Танцуй, - по ногам ударили плетью, и боль обожгла.
- Нет, - он выпрямился и осмотрелся. - Вы приходили сюда за утешением... и за надеждой... вы приносили дары, взыская их милости, но что изменилось?
- Все изменилось, - ответил Харвар. - Ушло твое время... ваше время...
Толпа загомонила.
- Вы знаете меня. И вы знаете его... не ты ли, Ушвар, приходил ко мне, когда он со дружками разгромил твою таверну... а ты... забыл об обиде дочери? И...
- Заткнись, - теперь Харвар ударил по спине, по плечам. - Заткнись, сученыш...
Он бил и что-то говорил, и кровь летела на алтарь, уходя в камень. А он ощущал тяжелое давлеющее внимание богов.
Его стянули.
Вздернули.
И кто-то содрал боевой цеп, чтобы обрушить его на ноги. Боль была оглушающей, всеобъемлющей, и он не сумел сдержать крика. А Харвар скомандовал:
- Теперь руки...
...мука длилась и длилась. Харвар, успокоившись, вдруг озаботился тем, что враг его умрет слишком быстро. И в рот жреца полилась вода, щедро сдобренная силой.
- Вот так-то лучше, - его похлопали по щекам. - Что? Где ваши боги? Неужели они допустят подобное? Если уж не придут к нему на помощь, то на вас им подавно плевать...
...в алом тумане боли он слышал, как подходят люди.
Смотрят.
Плюют... кто-то отворачивается, но таких немного... прочие рвут, крутят... раздирают на части тело, в котором жизнь держится едва ли не чудом. Но это не то чудо, за которое он станет благодарить богов...
...милосердия.
Бесполезно взывать о нем.
...справедливость?
Им воздастся... всем им... они еще не понимают, что ступили на опасный путь мятежа, в котором сами же сгорят... и он увидит... он уже видит, благо, открыты врата времени.
...колосья под серпом Жнеца... они ложились под копыта тяжелой конницы, что пыталась подавить мятеж... щепки, тонувшие в кровавом круговороте... сгоравшие в огнях последней войны... и уходившие медленно от голода и застарелых проклятий.
...они будут вспоминать тот, иной мир, от которого отказались.
И оплакивать его над могилами собственных детей, не понимая, за что судьба оказалась так жестока. А те, кто выживут, застанут становление нового государства, и отнюдь не цветами и лозунгами будут кормить его, но вновь же кровью... кровь - единственно достойная пища для великих свершений.
Вспыхнуло пламя.
Оно заставило очнуться, выпасть из блаженного межмирья в явь, которая подарила новую боль. И ее жрец принял покорно, как принимал все дары Их.