Тэсс молча кивнула.
— Я заплачу по нему. Отчасти вина за то, что Уэсли попал в больницу, лежит на мне.
— Нет!
Закери принялся ходить по комнате кругами, усталым жестом ероша волосы.
— Черт возьми, Тэсс, мне нужно заплатить по этому счету! Если бы я не взялся тогда за эту проклятую ограду, ничего бы не случилось.
— Заплатить должна я… — начала Тэсс, собираясь объяснить то, к чему пришла после долгих мучительных раздумий.
Она винила во всем себя и только себя. Закери ничего не знал о ее жизни с Брэдом, а вот ей нельзя было забывать о том, как переносят дети родительские ссоры, какой тяжелый отпечаток это накладывает на их личность. В этом крылись все проблемы Уэсли, и она, сама того не желая, лишь усилила его страдания.
Но прежде чем Тэсс успела подобрать слова для объяснения, Закери снова заговорил:
— Ты упорно не желаешь принимать помощь, так? Самое главное не уронить себя в собственных глазах!
Его глаза теперь были двумя кусочками льда, и это заставило Тэсс забыть о примирении, на которое она уже почти решилась. Ее снова пытались принудить к тому, на что она не дала согласия!
— Ты прав, — холодно признала она и подчеркнуто перещелкнула замок сумочки, сунув счет поглубже.
— Тогда будем считать, что все кончено, — медленно произнес Закери. — Только не говори, что нечему кончаться. У нас кое-что было, Тэсс, — кое-что, чего мне будет очень жаль. — Он взъерошил волосы. — В эти выходные я уберу ограду, и в дальнейшем наши пути разойдутся.
— То есть… как это? — испугалась Тэсс. — А Уэсли? Он только что не боготворит тебя!
Ей пришло в голову, что надо бы извиниться за все, а главным образом за свое поведение в день операции, но страх, что уже слишком поздно, остановил ее.
— Весной футбольный сезон возобновится. Я все так же остаюсь тренером Уэсли, равно как и Ланс остается ему другом. В нашем доме всегда будут рады ему.
— Но не его матери?
Тэсс бессознательно прижала руку к груди: ее снова отвергали, и это причиняло боль.
— А что тебе делать у нас, Тэсс? Ты отмеряешь свою привязанность по крупицам, а женщина в первую очередь должна довериться своему избраннику, открыть ему свою душу. Мне нужно больше, чем ты можешь дать: взаимные обязательства, настоящая близость, товарищество, наконец. Я надеялся, что со временем так оно и будет между нами. Теперь я знаю, что ошибся.
— Значит, ты уходишь?
«Как Брэд, как мой отец». Боль усилилась, разрывая душу.
— Да, я ухожу. Бог свидетель, я ничего так не хотел, как быть тебе поддержкой. Но ты во мне не нуждаешься. Прощай, Тэсс!
Закери вышел, и она вышла следом, беспомощно глядя, как он нажимает кнопку лифта. Когда створки разошлись, он повернулся, и взгляды их ненадолго встретились. Тэсс могла бы поклясться, что прочла в его глазах сожаление и боль сродни той, что чувствовала сама, но длилось это один миг, сменившись бесстрастием, которое так хорошо удавалось Закери.
Тэсс до конца осознала, что случилось, только когда створки снова сомкнулись, скрывая его, и лифт пошел вниз. Они только что расстались навсегда! Из глаз брызнули слезы, и она бегом бросилась к лифтам в надежде перехватить Закери внизу и сказать ему… но что? Она попросту не знала, что скажет, если остановит его. Пожалуй, самым сильным чувством в этот момент было сознание того, что она изначально была права: ее должны были в конце концов бросить — и бросили.
Ей хотелось забиться в какой-нибудь темный угол, свернуться калачиком и выплакать горечь очередной потери, но она только крепко обхватила себя руками, а слезы все текли и текли.
Отрезвление наступало медленно, оттесняя первый невольный порыв.
Закери был прав, прав во всем. Она не умела принимать помощь, не желала искать поддержки в гордой уверенности, что не станет одалживаться. Если бы не трое детей, она отвергла бы даже помощь собственной бабушки, а все потому, что боялась быть честной с собой, не желала признать, что взяла на себя непосильную задачу. Ей было не по плечу дать детям все необходимое, но страх не позволял полагаться на других. Именно страх! Потому что все, на кого она могла бы опереться, покинули ее один за другим: сначала мать, потом отец и, наконец, Брэд.
Мало-помалу слезы иссякли. Тэсс промокнула щеки и приготовилась предстать перед сыном. В эти две недели она дала себе клятву, что никогда больше не огорчит Уэсли и не толкнет его на необдуманный шаг. Теперь она знала, как опасно неумение держать себя в руках. Она пыталась все распланировать, не понимая, что это невозможно, что жизнь чревата неожиданностями, с которыми нужно уметь справляться. Ради Уэсли она научится владеть собой.
Как ни взывала Тэсс к благоразумию, боль не утихала. Она продолжала свирепствовать в душе, сдавливая горло, продолжала вгрызаться в сердце. Закери больше не было в ее жизни, и это теперь, когда стало ясно, что она не может без него.
Что она его любит.
Как поздно пришло понимание!
Тэсс снова ощутила на глазах слезы и крепко зажмурилась, чтобы не дать им пролиться. И все-таки одна выскользнула и скатилась по щеке, прочертив горячую дорожку.
Она перебралась в Симаррон с твердым намерением стоять отныне на собственных ногах и ни в ком не нуждаться. И вот осталась одна, в точности как желала. Тогда почему же так больно?
Бог знает каким образом, но ей все же удалось справиться с собой. Когда она распахивала дверь в палату сына, то всей душой надеялась, что тот ничего не заподозрит.
— Смотри, что подарил мне Закери! — было первым, с чем обратился к ней Уэсли.
Тэсс взглянула на фигурку из «Звездных войн» и чудом ухитрилась улыбнуться. Заговорить она не отважилась, чтобы не выдать себя.
— Теперь у меня двадцать фигурок. Я хочу, чтобы это была самая полная коллекция, чтобы Джимми и Вилли мне завидовали, — объяснил Уэсли, сияя.
— Наверное, так и будет, — произнесла Тэсс, и голос ее почти не дрожал. — Ну что, хочешь на свободу?
— Само собой. Медсестра сказала, что меня повезут в инвалидном кресле!
— Это будет интересный опыт. Дома тебя ждут не дождутся.
— Ты, случайно, не встретила Закери по дороге сюда? — осторожно спросил Уэсли, опуская взгляд.
— Встретила.
Тэсс отвернулась, чтобы сын не видел боли в ее глазах.
— Ну и? Вы помирились? — не унимался Уэсли, теребя простыню.
Набрав полную грудь воздуха, она задерживала дыхание до тех пор, пока не почувствовала, что сейчас взорвется. Это было не время и не место для обсуждения сцены на заднем дворе, и при этом нельзя было просто пропустить вопросы Уэсли мимо ушей, так как взгляд его был полон тревоги.
— Мы поговорили, — ответила Тэсс уклончиво.
— Значит, все будет по-прежнему?
— Ну… — она придвинула к кровати стул и села, оттягивая время, — все не так просто, милый.
— Вы не помирились! — выкрикнул мальчик, и глаза его наполнились слезами. — Это я виноват! Закери ушел от нас, и все из-за меня!
— Нет, что ты! Ты тут ни при чем! — заверила Тэсс, хватая его за руки.
— Нет, при чем! Нет, при чем! Ты поссорилась с ним точно так же, как с папой… это было вечером, я не спал и все слышал… а утром его уже не было! Вы ссорились с папой из-за меня, и тогда, на заднем дворе, тоже!
Сначала Тэсс не могла понять, о чем речь, но потом все же припомнила, что упомянула Уэсли в ходе ссоры.
— Поверь, милый, ты тут совсем ни при чем. Мы поссорились из-за ограды!
— Но ведь это правда, что папа ушел от нас по моей вине! — всхлипнул мальчик. — Вот только я не знаю, что я такого сделал…
Тэсс не могла больше выносить боли в его глазах. Она прижала Уэсли к груди и с минуту молча поглаживала по голове.
— Даю слово, что ты ничего плохого не сделал, — наконец сказала она убежденно. — Да и никто из нас четверых. Просто папе казалось, что все идет не так, как нужно. Казалось, понимаешь? И он сам себя этим наказал. Не мы пострадали от того, что он нас бросил, а только он сам — и знаешь почему? Потому что все мы есть друг у друга, а у него нас больше нет.