Не пытаясь следовать за ней, Рудольф остался стоять на прежнем месте. Он надеялся, что Тея чувствует его взгляд и что это ее тревожит. У него появилось то же чувство, какое он испытал на охоте, выслеживая дичь. Пока его не охватил охотничий азарт, ему казалось, что охота — довольно скучное занятие. А потом, когда он пробирался через пустошь, стараясь подойти поближе к благородному животному, он ощутил жажду крови и понял, что оленю от него не уйти.
Такое же чувство Рудольф испытывал сейчас, наблюдая за Теей. Она может сопротивляться, но он завоюет ее, она вынуждена будет сдаться. Рудольф так пристально наблюдал за Теей, что не заметил, как его тетка, переходя от одного гостя к другому, подошла к нему.
Ему показалось, что графиня Дарлингтон еще больше стала похожа на хищную птицу. Глубоко посаженные глаза делали еще заметнее нос, напоминавший клюв тукана. Ее седые волосы были переплетены фиолетовыми лентами в цвет платья.
Высохшая кожа приобрела желтоватый оттенок, как старинный пергамент. На шее и на запястьях блестели бриллианты. Взгляд графини, зоркий и проницательный, был устремлен на племянника с таким выражением, будто она видит его впервые.
Перед теткой он ни в чем не был виноват, но под ее взглядом Рудольфу почему-то стало неуютно. Казалось, графиня наблюдает за ним, стараясь прочесть на его лице какую-то тайну.
— Ну и что ты скажешь в свое оправдание, Рудольф? — спросила наконец леди Дарлингтон довольно резко.
Чувствуя себя неловким и неуверенным, словно мальчишка-школяр, Рудольф ответил тоже вопросом:
— А в чем мне надо оправдываться, тетя Энн?
— Ты это прекрасно знаешь! — заявила леди Дарлингтон.
Но, заметив, что он искренне недоумевает, добавила:
— После того, как ты ушел, Тея плакала. Чем ты ее расстроил?
Рудольф махнул рукой, словно стараясь отмести обвинения тетки, но потом решил говорить откровенно, не скрывая больше своих намерений.
— Я понятия не имею, почему мой визит расстроил Тею, тетя Энн. Но я просил ее — б который раз — стать моей женой. Вы не поможете ей принять наконец решение? Я люблю ее и уверен, что смогу сделать счастливой. К тому же наш брак явно будет выгодным для семьи. Мы вернем Стейверли его прежний блеск.
Рудольф так увлекся, что не сразу заметил, как потемнело лицо графини. Она смотрела на него с нескрываемой неприязнью.
— Тея может выйти замуж за кого пожелает. А что до выгоды, то это относится в первую очередь к тебе, Рудольф. Ты прекрасно знаешь, что у Теи богатое приданое.
— Но я могу вернуть ей Стейверли! — гордо заявил Рудольф.
— Поместье пока тебе не принадлежит. Когда ты его получишь, мы, возможно, еще подумаем. Но до той поры я не могу считать тебя подходящей партией для Теи.
Рудольф кусал губы, с трудом сдерживая резкие слова, которые рвались с его языка. В это мгновение он ненавидел графиню. Если бы сейчас она замертво упала к его ногам, он радостно захохотал бы, не скрывая своих истинных чувств. К тому же графиня была похожа на отца Рудольфа. А он хорошо помнил, как отец говорил с ним точно таким же требовательным тоном, а ему приходилось молча кипеть от возмущения и страстно мечтать о мести.
В эту минуту Рудольф говорил себе, что терпеть не может своих родственников: тетку Энн с ее проницательным взглядом, который словно сверлил его, обнаруживая мерзость и лукавство его мыслей; кузена Лусиуса, который стоял между ним и Стейверли. Он всегда ненавидел Лусиуса, даже когда они были детьми. Тот был на несколько лет старше, и при нем Рудольф чувствовал себя жалким и ничтожным.
Зато Лусиус дружил с Эдвином. Они всегда проводили часть каникул вместе, а какое-то время перед поступление в Итон у них даже был общий гувернер. Они всегда принимали Рудольфа в свои игры. Но именно их благородство приводило его в бешенство. Он не спал ночами, терзаясь ненавистью и придумывая способы продемонстрировать свое превосходство.
Всю жизнь он мечтал быть хозяином положения, быть самым старшим, самым значительным — человеком, на которого все смотрели бы снизу вверх, который обладал бы властью и богатством. Но жизнь не дала ему этого. Даже привязанность к матери была отравлена для Рудольфа мыслью о том, что брата она может любить больше.
Мать умерла, когда ее младший сын был еще совсем юным, а отец — Рудольф знал это — всегда предпочитал ему Эдвина. Ему хотелось быть любимым, но он был не в состоянии помешать своим бесплодным мечтам, гордости и злости разрушить любую привязанность, остудить любую дружбу. Те, кто плохо знал его, считали, что он красивый и добродушный молодой человек, но не блещет ни умом, ни жизненной энергией. Никто не подозревал, какие бури кипели в его душе. И только те, что становились свидетелями его безжалостности во время дуэли с оскорбившим его человеком или видели, с какой холодной расчетливостью он обхаживает женщину ради ее денег, догадывались, какая стальная решимость таится в нем.
Как раз в тот момент, когда тетка отвернулась от него, приветливо улыбаясь другому гостю, Рудольф понял, что ему необходимо предпринять. В его голове сложился план. Он решил, что удача наконец повернулась к нему лицом. Он перестанет быть попрошайкой и превратится в хозяина положения.
Только один раз в жизни он испытывал подобную уверенность а себе: когда встретился с Барбарой Каслмейн и понял, что легко может ее завоевать. Они встретились на Каменной галерее, куда вход был открыт для всех.
Здесь все слухи, скандалы и интриги обсуждались едва ли не раньше, чем о них начинали говорить в высшем свете. Постоянно бывая на галерее после приезда в Лондон, Рудольф узнал, кто есть кто при дворе, и вовсю использовал свое имя, чтобы завязывать новые знакомства.
— Разрешите мне представиться, милорд, — говорил он какому-нибудь титулованному аристократу. — Мой отец очень часто говорил о вас, и я уверен, что он хотел бы, чтобы я засвидетельствовал вам свое уважение.
— Дозволено ли мне поздравить вас, ваша светлость? — смиренно спрашивал он у какой-нибудь знатной дамы.
— С чем? — осведомлялась она, быстрым взглядом оценивая незнакомца и отмечая прекрасное качество костюма и изящество его поклона.
— С тем, что вы самая прекрасная из всех дам, которых я видел в Англии после моего возвращения из французского изгнания, — смело отвечал Рудольф, продолжая играть роль преданного сторонника Карла.
Но когда ок встретил Барбару, все шло иначе. Она возвращалась с приема. Рудольф шагнул ей навстречу. Высоко подняв темноволосую голову, в шляпке с пышными страусовыми перьями, Барбара белоснежной рукой, унизанной кольцами, сжимала украшенную драгоценными камнями тросточку. Такие с ее легкой руки вошли в моду при дворе. Юбки у нее были такой ширины, что людям приходилось отступать, чтобы пропустить ее. Позади Барбары бежал негритенок в тюрбане, тоже украшенном драгоценностями.
На галерее не было никого, кто не был бы сражен яркой, экзотической красотой Барбары. Но если другие отступали перед ней, Рудольф шагнул вперед. Она подошла к нему вплотную, а он все не двигался с места. Взмахнув тростью, словно собираясь смести его с дороги, она надменно спросила:
— Вы уйдете с дороги и позволите мне пройти, сэр.
Рудольф заглянул ей в глаза и ответил:
— Увы, не могу! Я остолбенел от восхищения и обожания.
На последнем слове он понизил голос, и оно словно напряженно повисло между ними. Секунду поколебавшись, Барбара спросила, глядя прямо ему в глаза:
— Кто вы?
Рудольф по-прежнему стоял в оцепенении, не кланяясь, как полагалось бы при первом знакомстве. Потом медленно проговорил:
— Человек, перед которым впервые отверзлись врата рая.
Я не думал, что на земле существует подобная красота!
Барбара тихо рассмеялась нежным гортанным смехом.