– Поразительно, что ваша жена оказалась такой хорошей, учитывая, что она дочь прекрасной Розамунды и Генриха. Его называли дьявольским отродьем. И знаете, он и сам любил так себя называть, с гордостью говорил об этом.
– Вы поэтому хотели убить ее? Потому что она их дочь? – спросил Эрик, продолжая вращать запястьями и не обращая внимания на жгучую боль.
– Нет, конечно, нет, – нахмурился епископ Шрусбери. – Я уже сказал вам, что пытался спасти ее. И дурная кровь, унаследованная ею от Генриха, тут ни при чем. На самом деле я с самого начала возлагал на Розамунду большие надежды, Я очень гордился ею, когда пришло сообщение о том, что она готовится принять постриг. Из нее вышла бы прекрасная монахиня.
– Она не будет монахиней, – мрачно сказал Эрик. Пот выступил у него на лбу, и он чувствовал, как кровь струится по его запястью, там, где он содрал кожу. Но веревки уже ослабли. – Она не приняла постриг, а вышла за меня замуж.
– Да, и очень жаль, – скривился епископ. – Я сделайл все, чтобы помешать этому. Я утаил от короля послание аббатисы, использовал все возможные предлоги, чтобы задержать его приезд в аббатство. Но потом он узнал, что вы разорвали помолвку и находитесь в Шамбли, и Генрих предпочел выбрать вас в мужья своей дочери, потому что до Шамбли путь был на день короче, чем до владений Ростена. И он приехал в аббатство вовремя, заставил ее выйти замуж за вас. А вы приказали ей наслаждаться вашими прикосновениями.
Эрик с удивлением посмотрел на епископа, и тот кивнул:
– Да, мне все известно. Я знаю обо всех отвратительных вещах, что вы делали с ней, знаю о том, что вы заставляли ее делать. Но и это еще было не самое плохое. Вы не только ввергли ее в пучину разврата, вы еще и приказали ей наслаждаться этим. Я все видел и слышал в конюшне, и слава Богу, – мрачно добавил он, набожно подняв глаза к небу и перекрестившись. Потом, покачав головой, он вздохнул и снова посмотрел на Эрика. – До того момента я думал, что мне придется, чтобы спасти, отправить ее к праотцам, как и ее мать. Но оказалось, что Господь хотел вовсе не этого.
Он нахмурился, снова задумавшись.
– Боюсь, я раньше должен был понять это. Господь ведь подал мне несколько знаков. Сначала Блэк оказался в вашей комнате в ту ночь, потом тот глупый бык отказался затоптать ее. Поведение вашего коня еще могло быть случайностью, но уж если тот злобный бык не набросился на нее, то что еще это было, как ни Провидение Господнее?
Что еще? Это могла быть Розамунда, подумал Эрик с грустной улыбкой. Она, казалось, была способна усмирить самое дикое животное одним прикосновением и добрым словом… или яблоком. Она и его самого усмирила. Но Эрик не осмелился сказать это Шрусбери. Он вовсе не был уверен, что сумеет выбраться из этой переделки, и предпочел бы умереть, зная, что Розамунде по крайней мере не будет угрожать этот безумец.
– А позднее в конюшне, – продолжил епископ, – я сбросил вниз охапку сена, намереваясь слезть и добить Розамунду, затем перетащить в стойло, как будто одна из лошадей взбесилась и убила ее. Но она отскочила, а потом еще надумала взбираться наверх, и я решил, что наконец все получится… Но тут появились вы и помешали мне покончить с ней. Я подумал, что вы окончательно все испортили. Но, оказывается, ошибся. Я понял это после того животного спектакля, что вы устроили. Я видел все, – повторил он с отвращением. – По велению Господа я увидел это. Он хотел, чтобы я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться. Он хотел, чтобы я узнал, что это вовсе не ее вина, а ваша.
– В чем моя вина? – рассеянно переспросил Эрик, взглянув на веревки, чтобы убедиться, что они действительно ослабли. Пока еще недостаточно, чтобы он мог освободить руки, но все же они уже не так сильно стягивали его запястья.
– В том, что она наслаждалась с вами в постели! – выкрикнул Шрусбери и пояснил: – Когда она призналась мне, что ей доставляют наслаждение ваши прикосновения и что она больше не хочет возвращаться в аббатство, я решил, что это потому, что она пошла по стопам матери: падший ангел, шлюха, грешница. Но потом я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться, и видел, как вы овладели ею в конюшне, словно животное. Я понял, что на самом деле ей это не нравится, просто она подчиняется вашему приказу. – Епископ вздохнул, печально покачав головой: – Бог мой, какое же унижение она должна была испытывать каждый раз, когда вы прикасались к ней! Но бедняжке приходилось делать вид, что ей это нравится. Она поклялась подчиняться вам, и вы отдали ей приказ. Вот тогда я и решил, что мне предназначено убить не ее, а вас.
– Конечно, – согласился Эрик без особого пыла.
– Да. Когда вы умрете, она вернется в аббатство к той жизни, которая была ей предначертана, – твердо сказал Шрусбери и помолчал, похлопывая кончиком кинжала по подбородку. – Мне вдруг сейчас пришла в голову мысль: может, мне следовало убить Генриха, а не ее мать? Боюсь, что и здесь я ошибся. – Расстроенно покачав головой, он пожал плечами. – Ну ничего, Бог простит мне ошибки.
– Он простит вам ошибки, а остальным нет? Так?
Эрик и Шрусбери одновременно повернули головы к двери при этих резких словах и удивленно уставились на стоявшую на пороге женщину.
Розамунда застыла в проеме двери словно карающий ангел. Солнечный свет лился в комнату позади нее, окружая ее золотистым ореолом, придавая огненный оттенок ее волосам. Она была великолепна… и Эрик был готов задушить ее. Она ведь должна была ждать его в их покоях. И что же? Вместо этого она снова ослушалась и подвергла себя опасности,
Розамунда мгновенно оценила ситуацию. Она подошла к полянке перед домом несколько минут назад. Дом был старый и явно заброшенный, но она решила все же проверить это.
Подойдя к двери, она услышала, как епископ Шрусбери спокойно говорил о намерении заживо сжечь Эрика. Сердце ее бешено забилось, когда она стояла у двери, слушая разговор и взвешивая возможные варианты действий. Не могло быть и речи о том, чтобы бежать в замок за помощью. Она боялась, что к тому моменту, когда вернется с подмогой, Эрика уже не будет в живых.
Это означало, что она была его последним и единственным спасением. Она, безоружная женщина, против вооруженного безумца. Положение казалось безнадежным. Распрямив плечи, она упрекнула себя за такие мысли. Сейчас наступил такой момент, когда она просто не имела права подвести мужа. На этот раз она должна все сделать как нужно. Она обвела взглядом заросший дворик в поисках подходящего оружия. У нее был с собой кинжал, но маленький и тупой. Ей необходимо было настоящее оружие. Однако ничего подходящего не попадалось на глаза. Небольшой камень, палка…
И тут ее взгляд задержался на небольшом пне, из которого торчал топорик. Старый и, вероятно, совсем тупой, но все же это лучше, чем ничего. С трудом выдернув топор, она поспешила обратно к двери, прислушиваясь к словам Шрусбери и рассматривая топорик.
Ржавый топор оказался крепким и тяжелым, так что мог причинить достаточно неприятностей, если как следует размахнуться. А Розамунда так и собиралась поступить. Она спрятала топор в юбках и заглянула в дверь, чтобы посмотреть, что представляет собой домик изнутри. С облегчением заметила Эрика на кровати. Он был связан, но цел и невредим… пока. Она задержала на нем взгляд дольше, чем следовало, потом спохватилась и оглядела комнату; небольшой старый столик, рассчитанный на двоих, кресло, обломки второго кресла, камин… и Шрусбери. В комнате царили грязь и запустение.
Розамунда сначала решила подкрасться к врагу и опустить топорик ему на голову, пока он несет свою чушь, но мусор на полу мог помешать. Каждое движение Шрусбери сопровождалось шелестом листьев, устилавших пол домика.
Улучив момент, она вошла в домик. Мужчины уставились на нее, разинув рты. Она увидела потрясение, гнев я страх на лице Эрика, но сейчас ей было не до угрызений совести, и она обратилась к Шрусбери.
– Я все слышала, милорд, – сказала она с укором. – Как вы могли?
– Я сделал это ради тебя. Я пытался спасти!.. – воскликнул Шрусбери, бросившись к ней. – Я дал тебе зелье, чтобы показать, насколько греховна твоя жизнь.