Он лишь горько усмехнулся, когда заметил это, а в дальнейшем не обрашал внимания ни на них, ни на суперинтендента, который не мог скрыть мстительной радости – Филипп был очень груб с ним после того, как Миллз заподозрил его в убийстве мисс Несбитт и мисс Гринлоу. Которая, кстати, умерла такой же смертью! Боже, я все это время думала про Флоренс, но ведь была еще мисс Гринлоу! Что, если Рис-Джонс совершил два убийства и пытался совершить третье этой ночью?
Филипп стоял возле своего стола, и я остановилась, не доходя до него пять-шесть футов. Он сам начал говорить со мной.
– Леди Гренвилл, я обратился к вам потому, что, как мне кажется, вы – единственный человек в этом доме, способный рассуждать здраво и при этом советоваться со своими чувствами. Уверен, вы способны понять, что я не мог быть тем человеком… убийцей. Вы поверили мне прежде, молю вас поверить мне снова, как бы тяжело это ни было! – тут он чуть повысил голос, но тут же вновь заговорил спокойнее – наверное, чтобы убедить нас всех в том, что он не опасен. – Я не знаю, кто пытался совершить это злодеяние, а если бы знал, этот человек уже был бы мертв от моей руки, и я до конца своих дней не стал бы сожалеть о содеянном. Но я и в самом деле ожидал леди Кэролайн в оранжерее. Я собирался в этот вечер просить ее руки…
Филипп замолчал, и я осмелилась задать вопрос. Он не первый раз упоминал оранжерею, и Миллз должен был обратить внимание на эти слова, раз уж их заметила я. Но он почему-то не спросил Рис-Джонса, лишь настороженно сопел у меня за спиной, что меня все больше и больше раздражало.
– Почему именно в оранжерее? У вас была договоренность встретиться там с моей сестрой?
– Так и было, леди Гренвилл. Или мне так казалось… – если Филипп лгал, то невероятно правдоподобно.
– Что это значит? – такой ответ меня, ясное дело, не устроил.
– Один из лакееев передал мне, что некая леди желает видеть меня через четверть часа в оранжерее, возле кривого апельсинового дерева в зеленой кадке.
– По-вашему, это была леди Кэролайн? – вмешался Миллз, и по его язвительному тону можно было догадаться – он не верит ни единому слову Рис-Джонса.
– Я надеялся на это… – казалось, Филипп растерялся. – Я просто не подумал, что это мог быть кто-то другой.
– Вы ведь сможете указать суперинтенденту Миллзу на этого лакея? – могло ведь быть и так, что Филипп не лгал?
Боюсь, наш суперинтендент еще не раз пожалеет о том, что не увез Рис-Джонса сразу и позволил мне вмешиваться в его работу! Он неохотно согласился с тем, что нужно найти и допросить этого лакея, но тут же скептически намекнул, что тот может быть подкуплен и скажет то, что ему приказано.
Полковник Дейл, кажется, хотел что-то возразить, но промолчал. Он очень привязан к Филиппу, словно к родному сыну, но он, конечно же, не станет защищать убийцу, кем бы тот ни был.
Рис-Джонс снова обратился ко мне:
– Я постараюсь доказать, что никогда не причинял вреда ни одной леди! Если уж я не отправил на тот свет свою кузину, которая этого заслуживает, как мог я лишить жизни милую и нежную мисс Несбитт? Или вынашивать план убийства леди Кэролайн, которая вывела меня из мрака, словно путеводная звезда?
Полковник осуждающе покачал головой – Филипп выбрал не то время, чтобы шутить. А уж Миллз и вовсе не мог оценить горечь, скрытую в этих словах, и лишь пробурчал что-то об угрожающем поведении Рис-Джонса.
Филипп же неуклюже поднял со стола какой-то небольшой сверток. Ему неудобно было делать это связанными руками, и у меня защипало глаза – больно было видеть его беспомощным, загнанным в ловушку. Я почему-то каждую минуту забывала о том, что он сделал, и только в следующий миг уже вспоминала об этом – ужасное чувство!
– Леди Гренвилл, я хотел бы обратиться к вам с небольшой просьбой, – Рис-Джонс протянул мне завернутый в розовую бумагу предмет. – Моей сестре совсем скоро исполнится восемнадцать лет. Я собирался подарить ей легкую коляску, в которой она могла бы разъезжать по гостям. Собственный экипаж порадовал бы ее и вызвал зависть у кузины Эвелин. Коляску доставят в день ее рождения, а вас я бы попросил передать ей еще один небольшой подарок. Неделю назад мы с Джулианом Мэйнсуртом заходили к одному антиквару, Джулиан искал подарок для своей матери. И там я нашел вот эту вещицу. Я просто не мог не купить ее, она прекрасно подойдет к чернильнице Кэтрин, той, в виде рыцаря.
Я молча взяла у него сверток, в тот момент я просто не нашлась, что сказать. Как он может так хладнокровно говорить о чернильнице, когда только что воспользовался частью ее, чтобы совершить покушение на Кэролайн? Как может этот человек быть так циничен?! Или же он правда невиновен в том, в чем его подозревают? Или безумие лишило его памяти?
– Я не уверен, что смогу вернуться домой до ее дня рождения… – Филипп, кажется, воспринял мое молчание по-своему. – Вы ведь передадите ей эту милую безделушку? Не думаю, что ее день рождения будет счастливым после того, что произошло сегодня, но, я надеюсь, ей приятно будет знать, что ее брат любит ее, где бы он ни был в тот день…
Мне оставалось лишь кивнуть ему и уйти. У меня просто не осталось сил говорить с этим человеком о чем бы то ни было. А присутствие Миллза, констеблей и полковника Дейла и вовсе не способствовало задушевной беседе.
Филипп поблагодарил меня. Когда я думаю о том, что мне чем-то обязан человек, чье изощренное коварство я не могу объяснить иначе, как помешательством, меня охватывает озноб. Ухаживать за юными девушками, дарить им надежду на будущий брак и в самый миг укрепления этой надежды жестоко убивать их! Как такой умысел мог зародиться в чьей-то нормальной голове? Разумеется, мне известно, сколько в мире совершается зла, я же читаю газеты! И в моей душе есть темные участки, раз уж я все эти месяцы так дурно думала о Джейн. Но я все равно не могу вообразить себе Филиппа, заманивающего Флоренс с Кэролайн на свидание, а затем тянущегося к ним рукой с кинжалом. Может быть, потому, что он этого не совершал?»
Эмили отложила перо и нервно хихикнула. Точно так же она долгие недели думала о Джейн, прислушивалась к здравому смыслу и советовалась со своими чувствами, как выразился Филипп.
Она взяла в руки сверток, который передал ей Рис-Джонс. Описывать сцену, произошедшую в холле после того, как суперинтендент заставил Филиппа надеть плащ сестры и отступить в малоосвещенный угол холла, ей совсем не хотелось. Эмили все еще помнила вскрик Кэролайн, ее лепет: «Это он, он!» и самодовольную ухмылку Миллза. Сомнений не осталось, по крайней мере, у полиции.
– Нет же, Кэролайн, нет! Кто-то нарочно захотел выставить меня убийцей, прошу, услышь меня! – так кричат люди, вместе с чем-то самым дорогим враз утратившие оболочку, искусно склеенную из хороших манер, светского лоска, необходимости вечно скрывать свои чувства.
Эмили содрогнулась от этого крика. Мистер Блэквелл едва успел подхватить Кэтрин Рис-Джонс, потерявшую сознание, а Уильям скорее нес, чем вел Кэролайн до кареты. Доктор Вуд задержался, чтобы дать миссис Логан несколько советов относительно состояния мисс Рис-Джонс, и Эмили должна была благодарить небеса хотя бы за то, что ее сестра не увидела, как констебли усаживают Филиппа в полицейский экипаж.
Сейчас перед глазами леди Гренвилл вновь пронеслись те последние минуты в доме Рис-Джонсов, и, чтобы отвлечься, она решительно развернула розовую бумагу. Под ней обнаружилась довольно потертая лакированная деревянная шкатулка, длинная и узкая. Эмили не колебалась, ей хотелось узнать, что оставил Филипп для своей сестры, и она это узнает, даже если ее поступок не подобает леди.
Взглянув на предмет, лежащий на выцветшем бархате, Эмили ахнула и полминуты смотрела на него, потом осторожно достала из шкатулки. Посеребренный нож для разрезания бумаги с ручкой в виде крылатого змея – красивая, изящная, несомненно старинная вещица.
– Филипп был прав, его подарок как нельзя лучше подойдет к чернильнице Кэтрин, – молодая леди повертела нож в руке, разглядывая мифического зверя с разных сторон. – Вот только зачем он купил сестре нож для бумаг, если знал, что у нее уже есть один? Ради его красоты? Или потому, что меч рыцаря неудобно снимать всякий раз, когда он понадобится?