*** *** *** *** *** *** *** ***
… Кили пришел в себя на третий день, на следующий после возвращения Торина. Мальчик был страшно слаб и он тихонько скулил от боли, сжимая кулачки.
— Мама… больно-о-о… больно!
Дис трясло, а в глазах ее стаяла не меньшая боль.
— Тише, маленький… все пройдет, все пройдет…
— Мама…
Пытаясь хоть как-то помочь Кили, Дис дала ему немного подогретого вина. Кили был так мал и слаб, что алкоголь даже в таких малых дозах оказал свое милосердное действие – мальчик забылся, вновь проваливаясь уже в просто сон.
Но у них уже была слабая надежда.
Только они ошибались, думая что самое страшное уже позади.
На следующий день им было нужно вновь сменить повязку на ране… крик Кили был душераздирающий. В маленьком тельце из ниоткуда объявилось столько силы, что Дис и Велена едва удерживали бьющегося в агонии ребенка. Он кричал не переставая, дико и так громко, что кровь стыла в жилах. Ворвавшийся с безумным взором Торин, все понял, и поспешил на помощь тотчас. Но даже с его помощью, Дис, по лицу которой градом текли слезы, наложить новую повязку было крайне трудно. После Дис долго сидела, крепко прижимая к себе замотанного в кокон из одеял Кили, что продолжал тихонечко выть на одной ноте.
Страшные дни не кончались.
Торин не мог заставить себя приходить к Кили. Он появлялся лишь тогда, когда нужно было сменить ему повязки, и крики мальчика потом эхом сутками звучали в его ушах. Ненависть и ярость в сердце мужчины, росли стремительно. Он знал, кто прежде всего был повинен в страданиях ребенка.
Балин.
Ненависть застила глаза и Торин убил бы его собственными руками, искромсав в мясо своим мечом. Но проклятый предатель исчез, провалился будто под землю. Торин поднял на ноги всех своих воинов, заставив прочесать все поселение Эред Луин и его окрестности… и тогда стало ясно, что Балин ушел чуть ли не сразу, направившись неизвестно куда. Торин мог лишь предполагать, что Балин мог направиться в один из враждебных ему кланов.
Как порадуются вестям Балина его враги…
Но не только Балина искал Торин. Лекарь был найден и брошен в темницы вместе со служанкой. Торин не мог понять, как эта женщина, столь простая и неспособная к каким-то замыслам, могла осознано помочь Балину. Рыдающая и кающаяся гномка пыталась оправдаться перед ним, бросившись на колени перед ним. Но он не хотел ее слушать. Слушать о том, что она там думала… а думала она о том, что будет благо искалечить его племянников! Что она также обрекла на ту же судьбу третьего своего сына!
Как он мог быть с ней?
Омерзение… это все что он чувствовал, смотря на гномку перед собой.
Какая же это была грязь… и сам он чувствовал себя замаранным этой грязью.
— В темницу ее, – приказал он, не слушая больше завываний служанки, что взвыла еще громче.
Он не знал, что с ней делать. Да, она помогла Балину, но с другой стороны… она делал лишь то, что ей приказали. А приказал ей Балин, на тот момент имеющий право приказывать вместо Торина. Выгнать бы ее на все четыре стороны… пусть сгинет с глаз.
Но Дис думала иначе.
Однажды ночью Дис тайно спустилась в подземелья и приказала страже отвести ее к служанке. Один из стражей молча поклонился и провел сестру узбада к одиночной камере.
— Оставьте меня одну с узницей, – приказала Дис.
Стражник-гном остро-понимающе взглянул на госпожу и почтительно кивнул, отступая.
— Да, госпожа, – сказал он негромко. – Вас никто не побеспокоит. Вот ключ от камеры, моя леди.
С этими словами он просто ушел, а Дис, проводив его напряженным взором, сжала в пальцах ключ. Выдохнув, она открыла камеру и шагнула внутрь.
— Госпожа! Моя госпожа! – с рыданиями бросилась к ней Эрин. – Прошу вас, госпожа!
Эрин подбежала к Дис, хватая ее за руки, с мольбой заглядывая в ее глаза… но Дис стремительно вырвала из хватки служанки свою левую руку, и с быстротой молнии выхватила из-за пояса за спиной кинжал (благословен плащ, скрывший его от глаз стражи!) и вонзила его в грудь гномки.
— Ах?! – широко распахнутые, неверящие глаза гномки, через мгновение помутнели и тело стало оседать на пол…
Дис молча смотрела, как умирала перед ней Эрин.
А затем отвернулась и вышла прочь.
В душе не дрогнуло ничего.
И легче не стало.