Жалобные стоны Кевина нисколько не тронули Келли. Глядя, как тот корчится на полу от боли, Патрик ткнул в него своим дрожащим пальцем:
— Прошлой ночью мою Мэнди изнасиловали и избили, слышишь, сутенер вонючий? Какой-то говнюк надругался над моей крошкой! Слышишь, ублюдок?
Кевин совсем обалдел и тупо смотрел на своего мучителя. Мэнди изнасиловали?
Келли пнул его в колено.
— Она без сознания. Может остаться на всю жизнь придурком. И все из-за тебя! Только помни, заруби себе на носу! Что бы ни произошло с моей крошкой, произойдет и с тобой. Это я тебе обещаю! — Келли был в полном изнеможении и задыхался. — Считай себя трупом, ублюдок. Трупом! Усек?
Он ухватился за туалетный столик и ждал, пока выровняется дыхание. Потом кивнул Уилли:
— Пусть все парни двигают сюда. Сию же минуту! Мне плевать, что кто-то собирается праздновать Рождество или даже хоронить родную мать! Пусть двигают сюда. И немедленно!
Гэбни поспешил выполнять поручение: когда босс в ярости, лучше не возражать.
Келли бросил взгляд на Кевина. На эксминстерском ковре появились розовые пятна. Набрав полный рот слюны, Келли наклонился над парнем и смачно плюнул ему в лицо.
— Поднимайся, Косгроув, и вали из моего дома! И чтобы ноги твоей здесь больше не было! Покатался на машине моей Мэнди — и хватит! Усек?
Весь день Кэйт занималась новыми подробностями этого страшного дела. Сомнений нет: преступник тот же, что и в случае с Джералдин О’Лири. На Мэнди невозможно было смотреть. Пальцы на одной руке сломаны, видимо каблуком, часть черепа снесена. Неслыханная жестокость! По мнению врачей, смерть должна была наступить давно. Но Мэнди, видимо, как и ее отец, отличалась железным здоровьем.
О Патрике Келли Кэйт было известно многое, но, несмотря ни на что, он ей нравился. Его нахальство, заносчивость, высокомерие сразу бросались в глаза. О жизни дочери, той самой жизни, которая сейчас висела на волоске, он конечно же знал все. Но там, в больнице, этот человек открылся ей с совсем другой стороны. Как глубоко переживал он свое несчастье! Куда девались его сумасбродство и наглость?! Перед Кэйт был обезумевший от горя несчастный отец. Не дай Бог пережить собственного ребенка!
Несколько лет назад Лиззи вдруг исчезла. Все успокаивали Кэйт, утешали, говорили, что она где-то заигралась и позабыла о времени. Но Кэйт это только злило. Как полицейский, она хорошо себе представляла, что могло произойти с девочкой. Надавать бы по физиономии этим придуркам-утешителям! Лиззи нашли в окрестном лесу — вместе с мальчишкой, жившим на расстоянии двух кварталов от их дома, она устраивала лагерь. Кэйт тогда впервые в жизни задала ей хорошую трепку. Нервы сдали. Ведь она чуть не умерла от страха. Поэтому Кэйт хорошо понимала, какие чувства владели Келли в ту ночь.
Она не отходила от Келли все время, пока Мэнди находилась в операционной. Келли без умолку рассказывал о покойной жене и дочери, боясь прервать разговор, словно он был единственной ниточкой, связывавшей Мэнди с жизнью. Нежность к семье оттеснила все то зловещее, что Кэйт знала о Патрике.
Может быть, жизнь сделала его таким? Она была у него трудная. С самого детства. Социологи это называют «социализацией». Но у Кэйт на сей счет было собственное мнение. Человек часто делает себя сам, независимо от происхождения. Таким и был Келли. Хваткий от природы, цепкий, он, не брезгуя никакими средствами, добивался желаемого. Не столько для себя, сколько для жены и ребенка. Он, как говорится, рыл землю носом, чтобы у его Мэнди была машина за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, парикмахерская и салон красоты. Кэйт почла бы за счастье преподнести что-нибудь в этом роде своей Лиззи! Как и любой родитель. Лишь в какой-то степени Патрик соответствовал своему прозвищу «крутой парень», а во всем остальном был как все, разве что деньги зарабатывал не общепринятым способом.
Кэйт не могла сдержать волнения, когда Келли наконец позволили увидеть дочь. Ведь это такое страдание! Совершенно очевидно, что Мэнди не выживет, так она искалечена. Гуманнее было бы дать ей умереть. Но организм цеплялся за жизнь, и Кэйт знала, что Келли надеялся: воля к жизни может победить смерть.
Кэйт вздохнула. Когда она рассталась с ним, чтобы успеть до работы заехать домой, наскоро принять душ и переодеться, у нее было чувство, будто она бросила его на поле боя. Выходя из отделения экстренной хирургии, она ощущала на себе его взгляд, он жег ей затылок. И сейчас, сидя за своим столом, она не могла не признаться себе, что Патрик Келли весьма привлекателен, даже чертовски красив! И тут же спохватилась: тебе, Кэйт Барроуз, просто нужен мужчина, тебе нужно, чтобы тебя уложили в постель. А то ты скоро забудешь, как это делается.
Она улыбнулась.
Только одного мужчину знала она в своей жизни, и с тем развелась. А Келли и в самом деле ничего. Очень даже ничего. Надо же, заставил ее вспомнить о сексе.
Впрочем, что греха таить? Она и без него не забывала о сексе, только была слишком пассивна.
От этих назойливых мыслей ее избавил детектив-сержант Спенсер.
— Какие еще будут указания? — спросил он, входя в кабинет.
Кэйт вздохнула:
— Значит, так. Продолжайте опрос населения. Попробуйте выяснить, нет ли у кого-нибудь из соседей машины «орион» темного цвета. Такую машину видели прошлой ночью на пустыре.
Спенсер уставился в потолок.
— Вряд ли, мэм, этой информации можно верить — уж очень ненадежный свидетель… надеюсь, вы меня поняли…
Кэйт сжала губы.
— Я знаю, Спенсер, что этот малый — «чайник», дубина, кретин или как там еще вы его называете. Знаю, что эти подонки гужевались не менее чем в пятистах ярдах от пустыря. Был тот тип пьян, или накачан наркотиками, или то и другое вместе — не важно. Главное — отследить каждую версию. Именно этого я добиваюсь. И передайте Уиллису, что я сама допрошу Фреди Баркиса минут… — она глянула на часы, — минут через пятнадцать, идет?
— Слушаюсь, мэм, — ответил Спенсер, не скрывая своего раздражения.
Кэйт снова взялась за документы, лежавшие в папке. Фред Баркис, известный в округе трепач, являлся владельцем темно-зеленого автомобиля «марк-I-кортина». Уже три свидетеля, не сговариваясь, показали, что в ночь гибели Джералдин О’Лири, в районе Воксхолл-Драйв крутилась машина темного цвета.
Кэйт уставилась в стену и легонько постукивала кончиком шариковой ручки по подбородку. Нет, Фред Баркис не способен на такое. Она голову готова дать на отсечение. Человек он смирный, тихий. Правда, годы службы в полиции показали, что тихони иногда оказываются сущими скотами, и все-таки, тоже по опыту, Кэйт знала, что в девяноста пяти случаях из ста интуиция не подводит. И на этот раз она подсказывала Кэйт, что Фред Баркис — не преступник.
Тем не менее надо было соблюсти формальности и вывести его из списка подозреваемых.
Вся беда Спенсера и ему подобных в том, что свидетельские показания, которые их устраивают, они подгоняют под первого попавшегося подозреваемого.
Нет, такое не в ее правилах. Не раз Кэйт приходилось убеждаться в том, что свидетельские показания, как говорится, сшиты на живую нитку! Что и говорить! Трудностей в их работе хватает, вот как сейчас, когда не за что ухватиться. Одна жертва мертва, другая — при смерти. Но это не значит, что можно использовать «живца», человека, которому до суда навесили ярлык преступника. Баркис как будто подходит по всем статьям, но не мог же он совершить в одно и то же время сразу два преступления? Тем более что, согласно информации, полученной на основе анализа ДНК, явствует: преступник был один. Баркис, кстати, без всяких возражений сдал на анализ кровь, мочу и сперму. Нет, он конечно же не тот, кого они ищут, не маньяк-убийца, а просто сексуально озабоченный тип.
«Потрошитель из Грэнтли» — так назвала местная газетенка насильника, и это вывело Кэйт из себя. Преступник конечно же житель Грэнтли. Кто сомневается? Но зачем льстить его самолюбию таким громким прозвищем? Психолог-криминалист набросал словесный портрет этого садиста-маньяка, и кое-что прояснилось: женоненавистник, праздношатающийся — то ли не служит, то ли не имеет семьи.