— И я рад, — Демьян хотел было встать, ибо говорить с людьми подобными, лежа в кровати, было никак невозможно, но Никонов махнул рукой и велел:
— Лягте.
— Но…
— Целители ваши сделали все, что возможно, — сам Никонов облюбовал стульчик, на котором обычно сиживал Марк Львович, — однако мы все же взяли на себя труд…
Сопровождавший статского советника господин был того характерно неприметного вида, который получается при использовании качественных амулетов. И стоило ему приблизиться, как сердце засбоило, а Демьяна кинуло в пот.
— Надо же, — Никонов поднял руку. — И вправду… выключите это.
Господин коснулся галстука.
А после запонки.
Впрочем, лицо его все одно осталось невыразительным. Правда, при приближении его сердце Демьяна больше не норовило из груди выскочить.
Холодные пальцы коснулись висков, сдавили. Серые глаза заглянули в глаза, и… палата крутанулась раз, другой, а после вовсе пошла круговоротом, в который сознание Демьяна затянуло. И он тонул, тонул, но никак не мог утонуть. А когда все-таки круговорот стих, Демьяна вырвало… в ведро, заботливо подставленное статским советником.
— Прошу прощения, однако мы должны были убедиться, — сказал он, поймав взгляд Демьяна. — Ситуация, уж извините, больно неоднозначная.
Мутило.
И крепко. И только упрямство не позволяло этой мути выплеснуться рвотой. Правда, на затылок легла чья-то рука, и ледяная знакомая сила избавила от горечи во рту, равно как от тошноты.
— Вам лучше? — поинтересовался статский советник и протянул кому-то ведро.
— Да.
— Говорить способны?
— Да.
— Что ж… чудесно, просто чудесно… иди, Алешенька, дальше мы сами. И скажи, чтоб не беспокоили. Да… разговор у нас, Демьян Еремеевич, будет непростой… да, весьма непростой. Воды?
— Если… можно.
Головокружение не прошло, а во рту стоял до крайности неприятный кислый вкус.
— Так оно бывает после сканирования. Понимаю ваше возмущение, но… мне надобно знать, что вы и вправду действовали по собственному почину. Хотя, конечно, ваши люди вас весьма хвалят, да… удивительно.
— Что удивительно?
Вода показалась горькой.
— Редко кто любит начальство. Да и вас, я бы не сказал, что любят, скорее уж полагают человеком надежным и в высшей степени справедливым. Беспокоятся опять же. Не столько о вас, конечно, сколько о себе, но тоже понятно… новое начальство, оно никому не надобно, да… как вы?
— В порядке.
— Отлично. Просто-таки чудесно, — неизвестно чему обрадовался Никонов. И легким взмахом руки распахнул купол. Тошнота вновь накатила, но с ней Демьян справился.
Сел даже.
Икнул.
— Выдержите?
— Неприятно, — вынужден был признать Демьян. — Но… выдержу.
Головокружение если не вовсе прекратилось, то стало терпимым, да и прочее, помимо, пожалуй, слабости. Но и к ней Демьян привыкнет.
А статский советник смотрел с сочувствием, и это никак не вязалось с грозною его фигурой.
— Будем надеяться, что целитель ваш прав в своих выводах, и со временем вы, дорогой мой Демьян Еремеевич, восстановитесь полностью, — сказал Никонов. — Толковые люди нам надобны. Толковых людей, чтоб вы знали, мало… а толковых и преданных делу и вовсе единицы, да…
— Я… ошибся.
— Не вы, Демьян Еремеевич, не вы… вы, сколь понимаю, поступили именно так, как и должно.
— Люди погибли.
— Погибли, — согласился Никонов и повернулся к окну. Посмотрел. День выдался на редкость погожий. Солнце светило ярко, выбеливая светом своим, что стены, что камни мостовой. Зеленели дерева. Цвели петунии в высоких цветочницах.
Прогуливались дамы.
Кавалеры.
— Людям случается гибнуть, — теперь Никонов говорил тише. — И порой смерть эта кажется великой несправедливостью. Но правда в том, что справедливость вовсе понятие преотносительнейшее. А люди… мы с вами, да и они, присягу давали. И служить клялись, не щадя живота своего. И раз уж вышло, то да… лучше они или вот вы, чем те, кто вовсе к делам подобным непричастный.
Он кивнул в сторону окна.
Наверное, в другой раз Демьян согласился бы. И ныне тянуло согласиться, признать, что малой кровью он откупился от большой, заткнуть совесть ноющую раз и навсегда, но не выходило.
— Случись взрыв в ином месте, пострадавших было бы больше, в разы больше… вы слышали о крушении яжского поезда? Или, быть может, о взрыве на Каюличском химическом заводике, где погибли семнадцать человек? Конечно, слышали. Кто ж не слышал? Известные дела, хотя и не такие известные, как крушение поезда Его императорского Величества, — Никонов от окна отвернулся, встал спиной, будто заслоняя город от Демьяна. — Это те, которые на слуху. Но вот вряд ли вы знаете, что за прошедший год было убито и ранено три тысячи шестьсот одиннадцать чиновников[1]. А с начала нынешнего состоялось уже более семи тысяч покушений, часть их удалось предотвратить, однако не все, далеко не все… к величайшему сожалению, жертв избежать не удалось.