– По существу, я оставалась еще простолюдинкой, – сказала Леди Л. – Я еще не стала настоящей дамой высшего света, к счастью. Это меня и спасло. Я оставалась еще очень близка к природе, и всякий раз, когда передо мной заговаривают о самке, защищающей своего детеныша, – у Киплинга написано много забавного на эту тему, – я знаю, что сделала нечто ужасное, но знаю также и то, что мне не в чем себя упрекнуть.
В зеленой гостиной с попугаями Мефистофель, небрежно поигрывая хвостом, рассуждал о политике с Джоном Булем в цилиндре, который словно сошел с карикатуры из «Шаривари».[19] Арабский принц, оказавшийся голландским послом при Королевском дворе, высказывал свое мнение о ситуации в Трансваале худущему пирату с черной повязкой на одном глазу и кроваво-красным платком на голове – Сент-Джон Смит, постоянный секретарь Министерства иностранных дел. Председатель трибунала «Банк дю Руа», один из самых строгих и грозных судей своего времени, явился в костюме Казановы, что Леди Л. сочла весьма трогательным; потягивая шампанское, он болтал с францисканским монахом, который отчаянно пытался отвести глаза в сторону, чтобы не встретиться взглядом с судьей.
– Да, Ваша Честь… В этом вопросе я абсолютно с вами согласен, Ваша Честь, – лепетал несчастный Громов хриплым, механическим голосом, явно не слушая то, что объяснял ему судья.
– Как сказал мне однажды Дизраэли… Он очень толково все объяснил… Словом, что бы он мне ни сказал, он был абсолютно прав… Великий человек Дизраэли, бесспорно. Мы с ним вместе стреляли перепелов в Шотландии… или то были куропатки? Во всяком случае, только в охотничий сезон. Строго по закону. Никогда в жизни не занимался браконьерством, честное… слово. Я всегда говорю: закон надо уважать, если хочешь, чтобы закон уважал тебя, вот так-то…
Громов попятился и, почти задыхаясь, спрятался за спиной Леди Л.: лицо его взмокло от пота, а глаза, казалось, плавают в маслянистой жидкости.
– Это уже слишком, я дрожу как осиновый лист… Тот человек, что на меня смотрит, судья, влепил мне три года тюрьмы за оскорбление Короны после демонстрации против королевы, прошедшей в дни празднования шестидесятилетнего юбилея ее царствования… Он уверен, что где-то меня уже встречал… Мое сердце не выдерживает таких нагрузок» я перестаю что-либо видеть, перед глазами туман, жуткий страх, это конец, говорю я вам… Не так со мной надо обращаться… Я – последний анархист, оставшийся в Англии, могли бы меня и поберечь…
В бильярдной Арман мило беседовал с тремя дамами, одна из которых нарядилась Марией-Антуанеттой, другая – Жанной д’Арк, а третья – Офелией, если только не Джульеттой. «Как бы там ни было, – подумала Леди Л., – каждой из них на двадцать лет больше, чем требуется для этих ролей». Наконец Арману удалось отвязаться от них, и он подошел к ней. Они вышли на террасу и остановились у края темноты. Веселый, быстрый, женственный вальс рождал у них за спиной взрывы смеха и возгласы, и самой своей легкостью как будто потешался над всеми тяготами мира.
– Все готово?
– Я оставила сумочку у себя в спальне. Со своими драгоценностями. Второй этаж, последняя дверь направо. Возьми их. Там целое состояние: круглый год можно ничего не делать, только убивать. Но других не трогай. Это слишком опасно.
– Вас не позабавит, мадам, если ваши лучшие подруги лишатся своих украшений?
– Меня бы это очень позабавило, дорогой, но нельзя же все время только смеяться…
Леди Л. подставила лицо и грудь ночному ветерку, пытаясь в его свежести найти хоть какое-то успокоение.
– Арман, Арман, неужели у тебя никогда не возникало желания пожить немного для себя?
– Возникает постоянно, однако надо уметь сдерживать свои порывы.
– Быть счастливым?
– Я только об этом и мечтаю, но мне нужна компания единомышленников.
– Кстати, сколько людей живет на земле? Миллиард? Два?
– Скоро они напомнят тебе о своем существовании и точном количестве.
– Возьми драгоценности. Ограбь моих гостей. Только оставь часть себе. Уедем вдвоем, ненадолго. В Индию, в Турцию…
– Решительно, ты так никогда ничего и не поймешь в любви.
В голосе прозвучали почти жалобные нотки. Она вспомнила, что однажды сказал ей единственный настоящий террорист, которого она знала: «Ваш возлюбленный – пожиратель звезд, принимающий себя за общественного реформатора. Он принадлежит к древнейшей аристократии земли – роду мечтателей-идеалистов. Он восходит прямо к “La Morte”[20] Артура и рыцарям, странствукццим в поисках Грааля, тайну которого он, по его мнению, раскрыл в “Основах анархии”. Они тоже много убивали в эпоху волшебника Мерлина, хотя драконы были иными. Жажда абсолюта – феномен, кстати, очень интересный и достаточно опасный: это почти всегда выливается в кровавые бойни. Он один из тех пылких обожателей человечества, которые в порыве ревности уничтожат в конце концов предмет своего обожания». – «Да, дорогой Дики, вы тысячу раз правы, но он так красив!» – «Что ж, попросите Болдини написать его портрет в костюме лунного Пьеро и располагайте остальным по своему усмотрению».
20
Имеется в виду произведение Т. Мэлори «Смерть Артура», в котором собраны различные легенды о короле Артуре.