– Подожди, вот увидишь меня в новом бюстгальтере, – сказала Клер.
– Да, я буду с нетерпением ждать этого момента, – проговорил Клинг, глядя на Мейера и тщательно выбирая слова.
– Я что-то не слышу заинтересованности в твоем тоне, – сказала Клер.
– Я заинтересован. Просто тут сейчас говорить трудновато.
– Он называется “Изобилие”, – сказала Клер.
– Что называется?
– Ну бюстгальтер, конечно.
– Очень милое название, – сказал Клинг.
– Да что они там в конце концов делают? Стоят у тебя за спиной и дышат тебе в затылок?
– Ну, не совсем так, но я все-таки думаю, что нам самое время попрощаться. Значит, дорогая, я тебя встречу в половине седьмого.
– В семь, – поправила его Клер.
– “Изобилие” – не забывай, – прошептала она и повесила трубку.
Клинг тоже положил трубку.
– Ну хорошо, – сказал он. – Я в конце концов позвоню в телефонную компанию и потребую поставить здесь будку с дверью.
– А ведь ты не должен вести отсюда частные разговоры, оплачиваемые из кармана налогоплательщиков, – сказал Карелла, подмигивая Мейеру.
– Ну, прежде всего, это не я звонил отсюда, а мне позвонили сюда. А кроме того, человек имеет право на какую-то степень личной жизни, даже если он имеет несчастье работать в компании с бандой застоявшихся жеребцов. Я просто не понимаю, почему я не могу спокойно поговорить со своей невестой без того...
– Он обиделся, – сказал Мейер. – Заметил? Он уже называет ее не просто своей девушкой, а невестой. Послушай, позвони ей сейчас же. Позвони ей и скажи, что ты выгнал отсюда всех этих павианов и теперь сидишь здесь в полном одиночестве и можешь совершенно спокойно с ней разговаривать. Валяй звони.
– Да ну вас всех к черту, – сказал Клинг и в раздражении повернулся к машинке, совершенно забыв, что собирался исправить опечатку. Заколотив по клавишам, он внезапно понял, что печатает уже поверх напечатанного текста. В порыве злости он выдернул из машинки почти завершенный отчет: – Видите, до чего вы меня довели? Теперь придется все начинать сначала!
Он обреченно покачал головой, взял снова чистые бланки белого, голубого и желтого цвета, установленного для отчетов отдела детективов, достал из того же ящика листы копирки и, переложив ими бланки, принялся яростно стучать по клавишам.
Стив Карелла подошел к окну, затянутому металлической сеткой, и взглянул на лежащую внизу улицу. Падающее в окно солнце четко вырисовывало его высокую, ладно сложенную фигуру, скрывая, однако, ту разрушительную мощь, которая таилась в этом тренированном, мускулистом теле. Чуть приподнятые скулы и особый разрез глаз придавали его лицу что-то восточное.
– Подумать только, – сказал он, – а меня в эту пору дня обычно клонит в сон.
– А это потому, что нам скоро сменяться, – сказал Мейер, взглянув на часы.
На противоположной стороне комнаты Клинг продолжал самозабвенно колотить по клавишам пишущей машинки.
Всего в Восемьдесят седьмом участке полиции на службе состояло шестнадцать детективов, не считая лейтенанта Бернса. Из этих шестнадцати четверо обычно выполняли особые задания или находились в командировках, так что в отделении оставалось двенадцать детективов. Они работали в четыре бригады, каждая из трех человек. В отличие от патрульных полицейских, детективы сами составляли свой график, в котором, несмотря на частые изменения, прослеживалась определенная последовательность. Так, было две дежурных смены: первая – с восьми часов утра и до шести вечера, а вторая – с шести вечера до восьми утра. Ночная смена была длиннее, и детективы не особенно ее жаловали, но тем не менее они исправно несли эту службу каждую четвертую ночь. Каждый четвертый день считался “свободным от работы”, но термин этот не очень-то уместен, поскольку и фактически, и формально полицейский пребывает “при исполнении служебных обязанностей” все двадцать четыре часа в сутки на протяжении всего года. А кроме того, большинство детективов в эти дни завершали работу, начатую еще в “служебное” время. В общем, выдержать установленный график довольно сложно потому, что меняется состав тех, кто находится в командировках или на выполнении особых заданий; и потому что четыре дня в неделю – с понедельника по четверг – проводится “перекличка”, присутствие на которой детективов если и не обязательно, то весьма желательно хотя бы для того, чтобы знать в лицо тех, кто совершил преступление или подозревается в его совершении; а также потому, что детективам зачастую приходится присутствовать на судебных заседаниях в качестве свидетелей. Вот по всем этим причинам график, который каждую неделю вывешивался на стене, оставался графиком лишь на бумаге.
И все-таки одно правило соблюдалось неукоснительно. По молчаливому соглашению детективы, заступающие на смену, всегда прибывали в дежурку на пятнадцать мину раньше положенного. Так, ночная смена, которая должна явиться сюда к шести часам, обычно появлялась в дежурке где-то между половиной шестого и без четверти шесть.
Было ровно пятнадцать минут шестого, когда зазвонил телефон.
Мейер Мейер снял трубку.
– Восемьдесят седьмой участок полиции. Детектив Мейер слушает, – сказал он и тут же пододвинул к себе блокнот, лежавший на столе. – Да, да, продолжайте, я записываю. Так, понятно, выезжаем немедленно. – Повесив трубку, он сказал: – Стив, Берт, не возьметесь ли вы за это дело?
– А что там? – спросил Карелла.
– Какой-то псих открыл стрельбу в книжном магазине на Калвер-авеню, – сказал Мейер. – Там на полу лежат сейчас три трупа.
Вокруг книжного магазина уже успела собраться толпа. Вывеска над входом извещала потенциальных посетителей: “Хорошие книги – приятное чтение”. У входа в магазин стояли двое патрульных полицейских, их машина была припаркована у обочины.
Люди в толпе инстинктивно подались назад, заслышав вой полицейской сирены. Карелла вышел из машины первым и захлопнул за собой дверь. Он подождал, пока Клинг обойдет машину, потом они оба направились в магазин. Стоявший в дверях полицейский сказал:
– Там, сэр, полно убитых.
– Когда вы сюда прибыли?
– Несколько минут назад. Мы патрулировали поблизости, когда по радио передали сигнал. Как только увидели, что здесь творится, сразу же позвонили в участок.
– Вы умеете вести протокол?
– Да, сэр.
– Идите с нами, вы поможете нам на месте.
– Слушаюсь, сэр.
И они вошли в магазин. Менее чем в метре от входной двери находился первый труп. Человек этот полулежал на полу, опираясь туловищем о книжную полку. На нем был синий в полоску костюм из модной индийской ткани. По руке, все еще сжимающей книгу, стекала струйка крови. Промочив насквозь рукав, кровь лужицей скопилась у книги. Клинг только бросил взгляд на него и сразу же понял, что это будет скверное дело. Но он пока не догадывался, насколько скверным оно окажется.
– А вот еще один, – сказал Карелла.
Второе тело находилось примерно метрах в трех от первого. Это был тоже мужчина, по-летнему легко одетый. Голова его была резко повернута набок и упиралась в угол между полом и полкой с книгами. Когда полицейские направились к нему, он чуть пошевелил головой, как бы пытаясь изменить ее неудобное положение. Однако при этом движении кровь хлынула с новой силой, заливая воротник его рубашки. Он снова уронил голову в прежнее положение. Патрульный полицейский проговорил внезапно осипшим голосом:
– Этот еще жив.
Карелла наклонился над раненым. Шея его была вскрыта ударом пули. Карелла поглядел на разорванное в клочья мясо и на какое-то мгновение прикрыл глаза. Движение это было таким же мгновенным, как щелчок затвора фотоаппарата, веки его тут же поднялись, и на лице появилась суровая маска.
– Вы вызвали санитарную машину и машину скорой помощи? – спросил он.
– Сразу, как только прибыл сюда, – сказал патрульный.
– Хорошо.
– Дальше еще два трупа, – послышался чей-то голос.
Клинг наконец оторвал взгляд от мужчины в костюме из индийской ткани. Голос принадлежал человечку крохотного роста и совершенно лысому. В облике его было что-то птичье. Он стоял у книжных полок и как-то неестественно прикрывал рот рукой, словно боялся закричать. На нем был довольно ветхий коричневого цвета пуловер, из выреза которого выглядывал воротничок белой рубашки. На лице его застыло выражение крайнего ужаса. Он тихонько всхлипывал, и эти его приглушенные рыдания сопровождались потоками слез, непрерывно льющимися из глаз. Направляясь к нему, Клинг успел подумать: “Еще двое. А Мейер говорил, что тут три трупа. Оказывается, их четыре”.