Марчук крутит свой запорожский ус и басит примирительно:
— Лизавета Юрьевна, так мы с вами каши не сварим. Что было, то было, а нам же дальше жить.
— Да вам-то что за жизнь беспокоиться? Дорогой вы наш водоканал, Григорий Остапыч? У вас на пасеке не меньше сотни ульев летом стоит. Пчелки на вас вкалывают. По копеечке с цветочка — уже о-го-го! А сколько вы на своем посту получаете?
— Согласно окладу, сами понимаете. Ерунда, она и есть ерунда.
— Так каким же таким медом ваше руководящее кресло смазано, что вас двадцать лет из него никто и пушкой вышибить не может? Объяснить про склады, цемент-бетон, трубы-вентили?
— Это еще доказать надо.
— Да бросьте вы! Все свои! Что им-то доказывать?
Финдама уже промокает платочком глазки, утирая якобы обильные слезки:
— Мужчины! Вы мужчины наконец или кто? Кто-нибудь эти издевательства над нами прекратит?
— Ну что вы, мадам. Это Маргарита Федоровна знала, как издеваться. По себе помню. А лично я издеваться еще и не начинала. Да и зачем? Я же понимаю, что мне с вами жить и работать. И других, пушистеньких и с белыми крылышками, с Марса мне никто не пришлет.
— «Я», «мне». У вас что, Лизавета, мания величия?
— Если бы у меня была мания величия, я бы уже всем европейским рынком рулила, а не с вами тут воду в ступе толкла. Собственно говоря, я ведь собрала вас всего лишь для того, чтобы сообщить: в казне на сегодняшний день — ноль. На завтрашний — тоже…
— Но этого просто не может быть! — балдеет Марчук.
— В этой жизни, как выясняется, все может быть. Нам завтра и за бензин для мусорок заплатить нечем. И автобусы станут. И другое прочее. Так что «финита»! Как там в похоронном марше? «Умер наш дядя, а тетя рыдала…» Только не делайте вид, что вы этого не знаете.
— Вообще-то, конечно, уже третий месяц из областной кормушки — ничего. Абсолютно. И не пробьешься к ним. Это Щеколдина там ногой дверь открывала…
Финдама охотно подхватывает:
— Вот именно. Очень похоже, что нам, Лизавета Юрьевна, кислород перекрывают.
— Это не вам перекрывают. Это мне перекрывают. А почему — не догадываетесь?
— Воспитывают?
— Дрессируют!
…Вечером в дедовом кабинете мы с Элгой опять стонем под завалами городских бумаг. Элга обалдело листает очередное нечто:
— Что мы еще имеем? Судя по датам, это отчеты почти трехгодичной давности. Я не очень понимаю, почему мэр их хранила и не уничтожила.
— А кого ей тут было бояться? Да и что мы о ней знаем? У таких не одна бухгалтерия, а по крайней мере две.
Вплывает сонная Гаша.
— Все ищете. Все судите. А чего искать? Чего судить? У нее теперь архангелы… за следователей. Апостол Петр ей нынче прокурор.
— Ты чего вылезла, Гаша?
— Мне сон был. Только что. Помнишь, ты по телику еще с Москвы выступала. Про то, как ты на встрече молодых бизнесменов от своей поганой корпорации у президента себя представляла.
— Ну?
— Гну! Привиделось, что ты с ним опять чай пьешь. С бубликами. Вот как со мной. Соображаешь, к чему это?
— Не-а.
— Приглашать тебе его завтра же в гости надо. Не чужой же. Для городского визита…
— Ну да. Других дел ему мало. Зачем он нам, Гаш?
— Ну ты даешь. Нам же сразу на все колдобины асфальту накатают. Кому зарплата не плочена — сразу авансами рот заткнут. Школам — то-се, Лешке Лохматову — на больницу, а уж город раскрасят — будет как яичко ко Христову дню. Может, и Ленина нашего помоют? Он же теперь вроде бы и ни при чем. Хотя это вряд ли. А может, и помоют…
— Гашенька, любовь моя бесценная. Да что я президенту скажу?
— А ничего плохого. Про плохое никто не любит. Мол, все хорошо, а будет еще прекрасней! И планы, планы… придумай! Как под твоим руководством станет — лучше некуда! И Захара этого, который нынче заместо губернатора Алешеньки исполняет… не забудь нахваливать! Начальники без этого не могут. Ты — его, он — тебя…
— Обойдется! И вот что, Элга. Постой-ка ты завтра за штурвалом вместо меня. Я в Москву мотнусь…
— Господи! Неужто к мухомору? — пугается Агриппина Ивановна.
— Не дождется.
…У Беллы Львовны Зоркис лицо такое, будто она слопала не меньше килограмма лимонов.
Я сильно не нравлюсь финансовой корифейке корпорации «Т». Мы сидим за столиком в дамском кафе «Шоколадница» у Октябрьской площади и пьем горячий шоколад. Львовна уже отметила, что я отощала, как пациентка института питания после месячных процедур. Отметила, что новый парик мне к лицу. И теперь молчит, сопит и поигрывает своими кольцами и перстеньками на пухлых коротеньких пальчиках.