— Что же теперь будет, пап?
— Что-нибудь да будет.
— А если ничего не будет?
— Так, чтоб не было ничего, не бывает, Кыся. Что-нибудь да будет.
— А можно — я с тобой?
— Зачем?
— Да как же я теперь здесь с нею жить буду? На меня девчонки уже и так как на спидоноску смотрят.
— Ну, станет совсем плохо — приходи.
А я, значит, сижу за решеткой в темнице сырой…
Хотя она уже не сырая.
А такая однопалатная темница.
Одиночка, значит.
Довольно комфортная. Не параша, а нормальный унитаз за занавесочкой. Полочка с книгами. Детективчики, но старые. Еще про участкового Анискина. Откидной столик, зачем-то чистая толстая тетрадь и карандаши. Коечка типа солдатской, но с теплым шерстяным одеялом.
Сюда меня без объяснения причин перевели из общей камеры.
И меня почему-то даже не допрашивают.
Я не знаю, как и от кого Туманский узнал, что меня упаковали. Долли клянется, что, когда она встретилась с ним в Москве, Сим-Сим уже все знал. Подозреваю, что ему сообщила по телефону Агриппина Ивановна. Нашла мою старую корпоративную визитку и достала его. Решила, что, кроме «мухомора», у меня уже никого не осталось.
Хотя Гаша все отрицает.
Впрочем, допускаю, что Кузьма Михайлович Чичерюкин оставил в Сомове своего личного «крота», которому надлежало пасти меня и сообщать ему, если я что-нибудь выкину.
Но когда Туманский встретился с Захаром Кочетом, я знаю точно. В ночь с шестого на седьмой день моей новой отсидки. И встретились они не здесь, а в Москве, потому как Большой Захар был категорически против того, чтобы Семен Семеныч лично появились бы в губернаторских апартаментах.
Я до сих пор точно не знаю, о чем они там толковали.
Но взошел в моей одиночке Захар Ильич как ясно солнышко, лично и неожиданно, на девятый день.
Я как раз сидела над тетрадкой, кое-что просчитывала, и даже планчики рисовала всякие, когда его ко мне впустили. Как всегда, он был похож на дамского парикмахера. Только с личика мощно сбледнул. И был чем-то сильно озабочен. Пришел уже в зимнем пальто, классном таком, с воротником из стриженого волка. И — скажите, пожалуйста! — приволок коробку зефира в шоколаде.
Моя юная прапорщица, явно приставленная ко мне напостоянно, взяла у него пальто и унесла.
Он ей сказал благодушно:
— Изобрази-ка ты нам, хозяюшка, чайку… Иди! Иди! Ну что ж, у тебя тут не Сочи, но терпимо. Сам бы так сидел.
Мне стало нестерпимо весело. Он сам лез в ловушку. И я уже предвкушала, как всажу ему гвоздь в его геморрой. По самую шляпку.
— Ну зачем именно так вам сидеть, Захар Ильич? Не по чину…
— Шучу. Как живешь-можешь, Лизавета?
— Как могу, так и живу. А что это вас принесло? Я следователя жду, а его все нет и нет… В общем-то, я не спешу, и так есть чем заняться… Работаю! Вот над этим проектом.
— Что это за кубики? — рассеянно глянул он на мои чертежики.
— Я, Захар Ильич, долго думала над тем, что может стать градообразующим центром и славой Сомова, источником уверенного и постоянного дохода в казну, в конце концов, комплексом просто уникальных сооружений… Это тюрьма третьего тысячелетия. Эскизно, конечно…
— Чего?!
— Сидение в камере навело меня на мысли о потерянной пользе от такого же сидения капиталоимущих. В общем, среднестатистический российский миллионер за решеткой… Или проволокой…
— Что ты несешь? Какой миллионер?
Нет, никогда не думала, что это будет так приятно — заколачивать в его тупые мозги неординарное:
— Коррупционер, казнокрад, криминальный авторитет… Конечно, и сейчас их с радостью ждут в любой зоне или тюряге, чтоб хоть как-то подкормиться! Но где комфорт, сервис, выход в Интернет? Тем более что этим типам совершенно наплевать на тех, кто рядом, а это просто аморально, нельзя же замыкаться только на своих эгоистических интересах… Есть позабытый всеми обслуживающий персонал, есть остальные узники… И все, как всегда, упирается в наш нищенский бюджет. Я уже тщательно продумала и намерена протолкнуть в Государственную думу проект закона о частных тюрьмах. Поможете?
— О чем?!
— Да вы только представьте себе, Захар Ильич, какой простор для капитального строительства современных мест отсидки… И производств при них… А перспективы? Треть страны уже сидела, треть сидит, но ведь треть еще сядет?
— Ну, это ты губы раскатала, — ухмыляется он.
— Может быть, я и увлекаюсь, но ведь в конце концов речь идет о репутации России! Хочешь сидеть по-человечески, не покидая любимого отечества, — не жмись, построй себе камеру! Или даже тюрьму! Пока на свободе!