Самое смешное — никто в Сомове и не заметил в те дни, что волею Божией помер Фрол Максимович Щеколдин. Помер вполне своей смертью. Естественной. Инфаркт, он и в Африке инфаркт.
Как-то не до похорон всем было — тут родилку бы спасти. Солярку для Лохматика мы добыли. Генератор у него зафурычил, нагреватели грели что положено. Родильное отделение отстояли.
В мэрии холодрыга как в Антарктиде. Но трубы еще не полопались. Я отпустила всех, кто не нужен, по домам. Ушла и Евлалия моя. А чайник остыл. Я с трудом вспомнила, что Лялька бегала греть его в салон красоты к Эльвире. Они там у себя газовую плитку воткнули на баллоне, на два очка.
Я поплелась к девахам. Сидят вокруг синего огонечка, как французы при бегстве из Москвы, по нос закутанные. Я налила из крана воды, она еще шла, хотя и тонкой струйкой, сижу, слушаю, как они толкуют.
— А я во двор — раз! Темнотища… Орут где-то… машины гудят… Ну, думаю, война… Или рвануло где-то чего-то атомное…
— А я сразу к бабке, в слободу… А у нее в избе натоплено — рай небесный… И что я вам скажу, девочки, русская печка на березовых дровишках — самое то…
— Чудно как-то… Все мы, оказывается, к выключателю припаяны… Щелк! И все! И ничего нету… Помыться горячей воды нету, телик сдох, кино закрыли, на универмаге замок, бабки в продуктовом соль со спичками и мылом сметают, а в электричках битком… Детишек в Москву потащили… Да и по деревням распихивают…
— Всех не распихаешь.
С улицы входит Эльвира в шубе, валенках, шапке-боярке и цветастом платке. Несет новенькую керосиновую лампу.
— А чего это тут мэр делает? — пялится она.
— Отстань… Греюсь… — огрызаюсь я.
— Ух, забирает уже… Забирает… Что же это делается, девки? Что делается! На площадь народищу набежало! Телевидение приехало! С камерами! Весь город там… Все орут… А уж несут Захара Ильича… Во! Уже в газетах… — Вынимает пачку газет. — «Антарктида на Волге», «Про что кукарекает Кочет»… А Семенова прямо в камеру оператору в голос рыдает! Как по покойнику. У нее на птицефабрике цыплятки уже от холода дохнут.
— Да мы тут сами дохнем…
— Хлебзавод стоит… В коммерческих палатках сидят — и впрямь как пингвины. Но еще сидят.
— Что я вам скажу, девки… Все не так, как нам толкуют… У Лизаветы нашей побег был с тюрьмы… По крышам… По трубам… Восемнадцать овчарок по следу пустили — и ни хрена… Она от них слово знает. Ее Гашка обучила. Точно. Все только и говорят…
— А чего ты при ней треплешь? Вот она! Ее и спрашивай…
— Вранье, девки, — отвечаю я. — Все вранье. Собак было не восемнадцать, а тридцать шесть. Остальное — правда.
Они ржут. И то радость…
— Я знаете что думаю, — заявляет Эльвира. — Подлянку нам эту Кочет устроил, точно… Это он нас всех дрессирует… После того шухера в клубе… Завелся… — Показывает на лампу. — Кто знает, как эта штука включается? Куда керосин лить?
— Что-то мы не врубаемся… Горячей воды нету, клиенток нету, а вы нас собрали…
Эльвира выволакивает из-за пазухи мощный журнал.
— Вот! Каталог причесок с последнего первенства мира! Нет практики, будем осваивать теорию.
— Какая теория, Эльвира Семеновна? Закрывайте лавку-то.
— Вот фиг ему! Он думает, что мы тут зарыдаем… На коленочках поползем… Простите, дяденька! А мы работаем… Как будто — и ничего! Как будто как всегда…
Господи, хорошо, что я к бабам хоть с этим чайником зашла. Это мне не просто подпитка — скипидар на задницу.
Хороша мэрша!
Скуксилась…
А они ведь, кажется, уже и не ждут от меня ничего…
Я встаю.
— Спасибо, девочки.
— За что?
— А просто так… Спасибо! И запомните — через двадцать четыре часа будет вам свет! И тепло будет!
— Будет врать-то, Лизавета Юрьевна. Откуда?
— От верблюда!
Через двадцать минут я на станции — есть хоть какие-то цистерны с топливом?
Нету.
Через час — в совхозе под Тверью. Дайте взаймы, жлобы!
Фигушки! Сами такие!
Через два часа в порту. Завтра Волга встанет — делов нету. Начальника тоже. Диспетчер водку пьет с чесноком, говорит — от гриппа лечится. И все глазками странно шмыгает.
Я просматриваю последние радиограммы и холодею от бешенства. Ах ты, сука прочесноченная…
Да вот же он — танкер, наливник класса река — море, с мазутом, в трех часах ходу ниже по Волге.
Я беру гриппозника за глотку.
Только его хрен пробьешь.
Да. Ползет транзитом еще с низов какой-то псих.
Груз действительно мазут…
Отопительный…
Только он иностранец…
Неприкосновенен.
— Из какой страны?