— Азербайджан… «Апшерон-три»… А может, «пять»…
— Куда идет?
— К финнам!
— Сколько там у него в танках?
— Коммерческая тайна.
— Не пустой же за валютой шлепает.
— Это верно.
— Когда у нас будет?
— В семь вечера, Лизавета Юрьевна. Он транзитом идет… Мимо! Здесь не швартуется. Ну, если им переплатить…
— Нечем мне ему платить. Когда будет на нашем фарватере? В границах города?
— Так… Ну, часов с семи вечера в любой момент ждать можно.
— У вас катер еще на плаву?
— Не сходите с ума, мадам. Вы знаете, как это называется?
— Статья двести двадцать семь — нападение на судно в целях завладения имуществом… Пиратство, в общем… От пяти до десяти лет… Да просыпайся ты! Где катер?
…У причала стоит, подрагивая от заведенного мотора, портовый катер. На причале горит костерок, вокруг которого греется шайка «абордажников» в разнокалиберной, но гражданской одежде. Это Лыков, Степан Иванович, Зиновий, Касаткин, я. Все греют руки над огнем. И одинаковые на всех, кроме меня, черные шапочки-маски с прорезями, пока еще вздернутые вверх. Я в теплом комбинезоне. Топчусь, хлопаю руками по бокам.
— Черт, где же это корыто?
Касаткин косится неодобрительно:
— Может, мы без вас? Как бы чего бы…
— Как это без меня? Это без вас всех, может быть, а без меня — никак… Город покуда мой… С меня и спрос…
— Не страшно?
— Не знаю.
— «На абордаж» кричать будем? — интересуется Зюнька.
— Да, может, он и так подрулит?
— Вряд ли… — сомневается Лыков.
— Басаргины, Зюнька, на Волге когда-то купцов потрошили, но вопили они: «Сарынь на кичку!»
— А что это такое? — удивляется Касаткин.
— Не знаю! Но все одно — страшно! А главное — эффективно!
По причалу к нам подбегает диспетчер с мощным биноклем. Вот засуетился человек — как и не гриппозный.
Сообщает почему-то шепотом:
— Идет.
— Под слив все готово, энергетик?
— Как в аптеке… Емкости пустые… Все готово…
Я беру в руки бинокль.
Река очень сильно парит, будто затянутая сплошным туманом, из которого медленно выдвигаются топовые огни и смутный силуэт небольшого, низкосидящего танкера. Стук дизелей почти неслышен.
— Идешь, мой миленький… Идешь, мой хороший… Идешь, мой пузатенький… Иностранец ты мой задрипанный… Где там ракета?
Диспетчер выпускает из ракетницы красную ракету. Я поднимаю матюгальник:
— На танкере… Стоп-машины! Немедленно швартуйтесь!
Танкер отвечает недоуменными гудками.
— Не хочет… Все! Пошли!
Все опускают шапочки с прорезями на лица.
Я решительно направляюсь по сходням на катер. Касаткин, протягивая черную шапочку, останавливает меня:
— Наденьте.
— Еще чего? Чтобы я такую красоту скрывала? Да они там все рухнут… Только от одной моей красоты…
Отведя его руку, я поднимаюсь на катер. За мною бухают бахилами остальные.
Катер набирает ход, режет полудугу перед носом танкера и выходит на редан.
Оскалившись, я стою в страшном напряжении на носу катера, вцепившись в леер. За моей спиной Касаткин. Пустячок, а приятно. По крайней мере, от ветра — как стена.
— И пусть они сдохнут! — шепчу я.
— Кто?
— Все наши враги!
Он смеется.
— Как это? «Сарынь на кичку»?
Я вскидываю руки и воплю свирепо:
— На абордаж!
…Трепу потом было много.
Говорили, что лично я засадила шкиперу под глаз.
Говорили, что меня скидывали в ледяную Волгу…
Говорили, что за этот их вонючий мазут я исполняла стриптиз для капитана в кают-компании.
Говорили, что полкоманды сделали мне предложения руки и сердца.
И еще говорили, что нашим мужикам сломали четыре ребра. А мне двинули по башке какой-то железякой.
Изо всего этого только последнее было правдой. Насчет ребер и железяки.
Но мы им тоже влили.
И вовсе не правда, что мы упились в стельку, когда городу наша аварийная ТЭЦ дала свет. И якобы слышали, как по местному каналу радиокрыса врубила на полную «Я люблю тебя, жизнь…». И как разом загудели авто в сияющем светом Сомове.
Дрыхли мы как суслики прямо на ковре в моем кабинете, и даже на мэрском столе. А Денис Касаткин подсунул свою лапу под мою голову. И мне было удобно так. И даже очень хорошо…
…Аркашка сохранил эту пленку. А записывал он этот разговор на магнитофон для истории восхождения к вершинам Захара Кочета. Через два дня после абордажа. Пленку я расшифровывать не буду. Но вот что там творилось с нашим «вице», я знаю точно. Бледный Кочет стоял чуть не навытяжку с телефонной трубкой в руке: