— Это в каком смысле?
— А во всех.
Я уже точно знаю, что он сейчас сделает. Он и делает — доливает кружку и булькает, громко глотая. Решается, значит. И выдает глухо:
— Я вас люблю, Лизавета… Юрьевна.
Я смеюсь, конечно:
— Взаимно, Зюня!
— Да я не так… Я серьезно, — обижается он.
Пора ставить точку:
— А вот этого… не надо, Зиновий. Нет, не надо. Серьезно — это совсем не радость. Серьезно — это всегда очень больно.
Мы говорим с ним долго. И довольно нелепо и малоосмысленно. Я знаю, что он уже придумал какую-то другую жизнь. Себе и мне. Но обижать его мне совсем не хочется.
Я просто жду, когда он отключится.
Мне ведь подниматься наутро очень рано — до областного города пилить не меньше ста сорока километров.
Когда он засыпает, уронив свою лохматую башку на кулаки, вода в Волге уже предрассветная, цвета стылого алюминия. У соседки за высоченным забором, который соорудила, отгораживаясь от возлюбленных подданных, Зюнькина «мутер», поют петухи.
Я выношу из дому шотландский плед, который успела прихватить, удирая из Москвы от Сим-Сима и открытых мне его мерзостей, кутаю парня и оставляю его дрыхнуть.
И мне почему-то кажется, что я уже старая и мудрая. А он — это мой загулявший, непутевый ребенок…
Глава вторая
ГУБЕРНАТОР
Областной центр в оные времена у нас образовался очень просто: к громадному танковому заводу и судоверфям, где клепали подлодки и миноноски, приделали город. Поэтому здесь нет ничего старого. Улицы спланированы по линеечке, дома бастионные, из «сталинского» кирпича. Правда, есть пара улиц близ насаженного горсада из двухэтажных желтых особняков, которые построили пленные немцы. Но они во все времена предназначались лишь для руководства.
Я гоню свой «фиатик» неспешно, менты здесь злобные, не то что наша сомовская полудеревенщина, где все всех знают не только в лицо, но и по имени-отчеству, и прикидываю: встречают всегда по одежке, а в этом аспекте я использовала все, что сумела прихватить во время моего поспешного бегства из столицы. То есть нормальное «маленькое» черное платье от Диора, обнажающее коленки довольно аппетитно, да и небольшое декольте-каре намекает на то, что я скрываю некие сокровища, сумка из роскошной цветной кожи какого-то экзотического удава и под нее туфли на каблуке в двенадцать сантиметров, очки-хамелеоны ценой тыщи в две у. е., которые мне в Сомове так и не удалось никому продать. Но главное, конечно, я сама. Несу абсолютно бесстрастное личико.
Тактика разговора с губернатором у меня продумана. Никаких намеков на то, что я просто в бешенстве от затеи щеколдинцев насчет монумента над Волгой преступной суке. Только о деде…
Главное, чтобы я смогла приблизиться к особе губернатора Лазарева. И меня не вынесли как самозванку.
Губернаторские службы, естественно, расположены в громадном комодообразном здании обкома партии. На фронтоне еще красуется герб бывшего Союза, многочисленные колхозницы со снопами и шахтеры с отбойными молотками.
Моя визитка производит впечатление и срабатывает безотказно, хотя я пру к первому лицу в нашем княжестве без всякой записи. Записывает меня на прием помощник губернатора Аркадий, из тех безликих молодых людей, причастных к спецслужбам, одинаковых как кегли, которых никогда не запоминаешь.
Но даже он почтительно удивляется:
— О, корпорация «Т»?!
В громадной приемной толпится народ служивого вида, стоит смутный гул, будто тут роятся трудовые пчелы. В меня вонзаются взглядами. Особенно мужики. С грузным генералом разговаривает округлый тип лет за пятьдесят, из тех, кто скрывает брюшко под превосходного покроя костюмом. Потом-то я узнаю, что это вице-губернатор Захар Ильич Кочет, личность непростая и авторитетная. Но пока мне просто не нравится, как он меня аж раздевает догола взглядом прозрачных шоколадно-ореховых глаз. Оценивает, словом, как гусыню на прилавке в мясном ряду. Некоторых баб такое особенно возбуждает. Но не меня.
Кочет очень похож чем-то на опытного дамского парикмахера, из тех гроссмейстеров, которые обслуживают значительных персон по вызову. Вкрадчивая бесшумная походочка, английские безупречные усы, тщательно уложенные и явно чуть плоеные каштаново-седые волосы и очень большие лапы, холеные и белые. Но абсолютно классической формы. Такими хоть гвозди гнуть, хоть прядки на башке млеющей дамы перебирать бережно и нежно.
Мне почему-то кажется, что я его уже видела где-то, не то на приеме в каком-то посольстве, не то на какой-то выставке в Москве.