И, уже не глядя на жену, он уходит, аккуратно сложив бумажки и сунув их в карман.
Какой-то погасший и растерянно-невеселый.
Таким я его и вижу в мэрском кабинете. Некрасивого, рыхловатого, с нездоровым от выпивки лицом цвета вареной картошки.
— Степан Иваныч, вы за мной Кыську посылали?
— А, Лизавета Юрьевна… Я тут отчетик составляю… За истекший после Маргариты период… Мне же дела передавать придется… Суммы списывать… С вас бы расписочку…
— Какую расписочку?
— За суммы, затраченные как кандидатшей на приобретение оргтехники… В целях… В общем, распишитесь вот тут вот… За компьютер и все прочее… Квитанции и чеки из магазинов я сохранил… Все должно быть аккуратненько…
Я балдею.
Господи!
Вот и думай после этого про людей всякое…
Ну, тихушник!
— Так-так… Так это вы?! Железяки эти?.. Принтер… деньги… бумага?.. И все такое? Вы были? Вы?!
— Я…
— Но… почему?
— Надоело…
— А зачем же втихую, Степан Иваныч?
— Честно?
— Честно.
— Чтобы башку не отвинтили.
— Вы на меня только не обижайтесь, Степан Иваныч, но ведь все знают… Вы же у сестричек Щеколдиных да у Максимыча на подхвате. К серьезным делам они вас и близко не подпускают. Так?
— Ну, в общем, так… — нехотя соглашается он. — Только я, Лизавета, и сам стараюсь не влезать. Все спокойней.
— И как же они вас зацепили? На чем? Вы же инженер! Строитель…
— На бетоне подцепили, — виновато и сконфуженно признается он. — Мы в порту третий причал бетонили… У меня как раз недостача обнаружилась: сперли несколько миксеров с бетоном. Тогда с этим строго было… Комсомольский билет на стол… статья и все такое… Ну Максимыч выручил… Откупил… Дал в долг…
— Это они умеют.
— Ну а потом — молодой же был… У самого тут еще ни кола ни двора…
— А тут Сима?
— А тут Сима.
— А тут все Щеколдины?
— А тут все Щеколдины.
— Долго вас оценивали?
— Тщательно.
— Из меня когда-то тоже такую куклу пытались сделать, чтобы по видимости — хозяйка, а по сути — не мешай свои делишки крутить… Только я не далась! Отбилась!
— А я вот… нет. Я Кыську на них не брошу… Да. если честно, кроме Серафимы моей, Лизавета, мне просто никто и не нужен.
— А вы хотя бы… пробовали? Без нее?
Он чешет нос, посмеиваясь сам над собой. Только ему совсем не до смеху:
— Да было как-то дело… Правда, давненько. Ждала меня одна персона… Ничего не вышло… Дама всерьез, а у меня одно на уме — домой бы… К Симе! Одна она для меня… такая… Единственная… Ну, вам меня не понять…
— Ну почему же? Хотя… у каждого — свое, Степан Иваныч. Свое — у каждого. Так где расписываться?
Я еще царапаю на каких-то квитанциях, когда в кабинет влезает Лыков, почему-то в парадном мундире и при белых перчатках.
— Наше вам… с кисточкой.
— Вам также, майор. А что это ты сегодня как индюк с аксельбантами, Лыков?
— Тебя не спросился.
Лыков, свернув и вынув из стояка, собирается вынести здоровенное триколорное знамя с золотыми кистями и гербом города.
— Ты чего самовольничаешь тут? — поднимается Степан Иваныч. — Эй! Эй! Ты куда это тащишь, Серега?
— Вот именно… Тем более из моего будущего кабинета!
— Вообще-то, Басаргина, именно тебе про это говорить не велено… Артур Адамыч требует… Без настоящего символа, говорит, нельзя!
— Ты про что?
— Ну, репетируют там в клубе… Все твои… Эту самую… «инаугурацию»… Готовятся… В условиях конспирации…
— Да они что? С ума сошли? Где имение, а где наводнение? До выборов еще сутки! Ничего же не понятно еще.
— Не темни, Лизавета. Все знают уже — у тебя с губернатором шурики-мурики. Он же всем отмашку дал — только ты! Думаешь, тут все дураки? Будет городу режим особого благоприятствия. Так что с тебя новые наручники для всего отдела. Ну и с квартирным вопросом… Если всерьез… Понимаешь? А лично я весь состав уже нацелил! В нужном направлении.
— Господи… Да что ж вы из меня дурочку делаете?
— Мое дело маленькое — доставить символ.
Только когда он, кряхтя, попер перед собой державный стяг, я прихожу в себя и кидаюсь за ним…
В клубном зале полутемно, и я с улицы ни черта не вижу, только силуэты, но похоже, тут и впрямь все мои…
Даже Гришка сидит на коленках у Гаши.
Нина Васильевна шипит:
— Сядьте, Басаргина.
— Мам, садись… Мешаешь!
Лохматик берет меня за руку и втискивает в скрипучее кресло.
Я озираюсь.
Лыкова со знаменем я нигде не вижу. Он послал меня подальше еще на улице и куда-то пропал.