Выбрать главу

Но иногда я его раздражала, особенно когда разочаровывала в таких вопросах, как смелость, что бывало довольно часто. Помню, мы поехали в Сорренто, и мне дали осла, на котором я ездила по красивым дорогам. Однажды меня обогнали все остальные и предложили следовать за ними, но на первом крутом спуске, где они соскользнули вниз, я побледнела и предпочла остаться на большой дороге. До сих пор помню этот осуждающий тон в папином голосе, хотя сами слова упрека давно растворились.

Помню поездку на Везувий с отцом, как мы бросали монетки в вулкан, а они отпрыгивали назад, окутанные в лаву, и бесконечное путешествие вниз по склону. Мне было трудно идти, и я помню, как старалась не заплакать, чтобы отец меня не ругал.

Мама сняла дом в Нейи, недалеко от Парижа, и поселилась там на несколько месяцев: в конце июня она ожидала малыша. Отец отправился в санаторий, а его старшая сестра Анна, наша тетушка Бай, приехала побыть с моей матерью. Меня решили отправить в монастырь для изучения французского языка и заодно пристроить куда-нибудь к моменту рождения ребенка.

Время в монастыре было не самым счастливым. Мне еще не исполнилось шести, и я была очень чувствительной девочкой с непомерной жаждой любви и похвалы. Наверное, так я пыталась компенсировать простоту своей внешности и отсутствие манер. Мою маму беспокоило, что я недостаточно красива, и я чувствовала это, потому что дети всегда чувствуют такие вещи. Мама изо всех сил старалась воспитывать меня так, чтобы манеры компенсировали внешность, но ее усилия лишь заставляли меня еще острее осознавать свои недостатки.

От маленьких девочек моего возраста, с которыми я оказалась в монастыре, вряд ли можно было ожидать повышенного интереса к ребенку, который не говорит на их языке и не исповедует их религию. У них был свой маленький алтарь, и они усердно трудились над его обустройством. Я мечтала, чтобы мне разрешили присоединиться к ним, но неизменно оставалась в стороне и блуждала одна в огороженном саду.

Наконец, я пала жертвой искушения. Одна из девочек проглотила монету, и все внимание было приковано к ней. Мне так хотелось побывать на ее месте, что я пошла к одной из сестер и соврала, будто проглотила монетку. Было очевидно, что я это сочинила, поэтому сестры вызвали мою маму. Она забрала меня, сгорая от стыда. Сейчас я понимаю, каким ужасным был для такой хорошо воспитанной женщины тот факт, что ее ребенок соврал.

Поездка домой была сплошным страданием, потому что быстрое наказание я переносила гораздо легче, чем долгие ругательства. Я с радостью обманывала, чтобы избежать их, но, если бы знала, что меня просто уложат в постель или отшлепают, наверное, говорила бы правду.

Привычка врать осталась со мной на долгие годы. Мама не понимала, что ребенок может лгать из-за страха. Я сама не понимала этого до тех пор, пока не выросла и не осознала, что бояться нечего.

Отец приехал к моменту рождения моего брата и, хотя вызывал большое беспокойство, он был единственным, кто не относился ко мне как к преступнице!

Малышу Холлу исполнилось несколько недель, когда мы отплыли домой, оставив папу в санатории во Франции, откуда его брат, Теодор, должен был забрать его немного позже.

Ту зиму мы прожили без отца. Я спала в маминой комнате. До сих пор вспоминаю чувство трепета в те моменты, когда я наблюдала, как мама наряжается для посещения очередного мероприятия. Она была так прекрасна, что я была рада, когда мне разрешали просто прикоснуться к ее платью, к ее драгоценностям или к чему-либо, что составляло образ, которым я бесконечно восхищалась.

Те летние месяцы, когда папа был в отъезде и пытался восстановить свое здоровье, мы проводили в основном в доме бабушки в Тиволи, который позже стал домом и для нас с Холлом.

Отец отправил нам одну из своих лошадей – старую охотницу, на которой ездила моя мама, – и я помню, как каталась вместе с ней. Еще живее воспоминания о тех временах, когда меня отправляли в гости к двоюродной бабушке, миссис Ладлоу, чей дом находился неподалеку от нас, но ближе к реке и почти вне поля зрения: в этой части реки все дома были довольно далеко друг от друга.

Миссис Ладлоу была уверенной в себе красавицей и отличной домохозяйкой. Помню один незабываемый случай, когда она решила выяснить, что я знаю и умею. Увы, я даже читать не могла! Тогда бабушка попросила свою подругу, Мадлен, давать мне уроки чтения. Потом она узнала, что я не умею ни шить, ни готовить и вообще не знаю ничего из того, что положено девушке. А мне, кажется, было шесть лет.