– А какие ваши творческие планы? – спросил детский голосок.
Элка резко остановилась, будто на стену налетела. На лице её опять мелькнуло замешательство. На всякий случай я показал ей кулак.
– Вы не поверите, – сказала Беда, – но я собираюсь написать очередной детектив. Может, я как-то неоригинальна… и стоило бы заняться балетом, но… Друзья, давайте что ли, фотографироваться! И позовите, наконец, Марию Ивановну, она мои книги читала, знает, что спросить.
– А я сейчас за ней схожу! – вскочила с места молоденькая воспитательница, – та, которую интересовало, откуда берутся сюжеты. Она быстро убежала в здание интерната, шаркая тапочками по дорожке.
Рон вдруг опять завыл – на этот раз как-то уж очень отчаянно.
– Фу, Рокки! – крикнула ему Элка.
Неожиданно пошёл дождь. Он ливанул так, словно на небе образовалась прореха и вся вода, накопившаяся за лето, потоком хлынула вниз. Крыша беседки оказалась дырявой, на Беду дождь полил с той же силой, что и на всех остальных. С визгом, свистом и воплями толпа ринулась в интернат. Я побежал к берёзе, чтобы отвязать Рона. Элка сняла очки и схватила под мышку свои детективы, накрывая их телом, чтобы они не намокли.
– Бежим! – радостно закричала она. – Бежим к чёртовой матери от этой славы, от этой встречи с читателями…
И тут на крыльцо выбежала молоденькая воспитательница. Почему-то на ней не было тапочек. А лицо было такое, что вся толпа мигом остановилась и замерла, как в немой сцене. Над крыльцом отчего-то не было козырька, и дождь мгновенно промочил на воспитательнице розовую кофточку, юбку, расправился с её косметикой и причёской.
– Там… – сказала девушка и медленно начала оседать на пол.
– О господи, – пробормотал Герман Львович и охотно уступил мне дорогу к двери.
Я уже знал, что случилось. Ведь сценарий был прежний – пустой интернат, все собрались в одном месте – на нашем представлении, директор по какой-то причине опаздывает к началу мероприятия, а спустя некоторое время его находят…
Она лежала на пороге своего кабинета. Лицо было синюшным, на шее красная полоса. Её задушили янтарными бусами, которые бы порвались, не будь они намотаны в три ряда.
Это было ужасно. Отвратительно. На это невозможно было смотреть. У меня взмокли руки и задрожали коленки, несмотря на то, что я не был ни впечатлительным, ни слабонервным.
– Не подходите! Уведите детей и вызовите милицию! – закричал я уже знакомый текст. – Ганс, уведи собаку!
– Слава богу, не я нашёл! – с неприкрытой радостью пробормотал Герман.
– Заткнитесь! – попросил я математика.
– А что? Второй раз уже! На меня могли бы подумать, – обиделся математик.
Беда уже сидела возле тела на корточках, щупала пульс, поднимала веки, заглядывала в глаза.
– Мертва, – сообщила она и подняла с пола шариковую ручку, у которой на конце был весёлый венчик из жёлтых перьев. Элка пощекотала себе нос этими перьями и вдруг заплакала. На моей памяти это был первый криминальный труп, который вызвал у неё сочувствие, а не любопытство.
– Она читала все мои книжки, – объяснила Беда свой приступ сентиментальности. – Она была моей поклонницей, быть может, единственной во всём мире!! Она хотела мне подарить эту ручку!
– Элка, замолчи! – попросил я, поднял её за плечи и отвёл к окну.
Коридор уже опустел, воспитатели увели детей.
– Слава богу, не я нашёл! – неприкрыто радовался Герман.
– Что-то мне всё больше перестаёт нравиться наше весёлое путешествие, – с вызовом заявила Викторина Юрьевна. Я и не заметил, как она оказалась рядом.
– Это чудовищно! – всхлипнула Элка. – Кто-то идёт за нами по пятам и убивает директоров интернатов. Всё повторяется! Марию Ивановну задушили; она, как и Оскар, близко подпустила преступника, потому что не боялась его. У меня убили единственную поклонницу! Что делать, Бизя?!
– Понятия не имею.
– Да, слава богу, что не мы нашли!
Кажется, Герман немного сошёл с ума.
Тело увезли, а лейтенант оказался пьян.
От него разило спиртным за версту, взгляд плохо фокусировался на собеседнике, а вопросы имели отвлечённый характер.
– Какой марки ваш автобус?
– Ай-Си Корпорейшн.
– Сколько литров он жрёт на сотню километров?
– Двадцать – двадцать пять.
– А какого года он выпуска?
– Скажите, почему вы приехали один на такое серьёзное происшествие, как убийство? – не выдержал я.
– Ха! Вот невидаль – убийство! Да в нашей деревне кажный день убивают! Если кажный раз бригаду посылать, никакого народу не хватит. Нас всего двое в убойном – я, да Мишка Коробкин. У Мишки сегодня отгул, он мамаше помидоры помогает садить, а у меня ни мамаши, ни помидоров, я всегда на боевом посту! – Лейтенант браво отдал мне честь, приложив к пустой голове руку, и в очередной раз, дрожащей рукой, налил себя из графина воды.
Мы сидели в кабинете Марии Ивановны: лейтенант за её столом, мы с Элкой – напротив. На столе были разбросаны Элкины детективы в ярких цветных обложках, но лейтенант оказался ненаблюдателен, он не заметил, что на фотографии и перед ним – одно и то же лицо.
Элка хмурилась и молчала. Она тарабанила пальцами по коленке и отрешённо смотрела в окно.
– Я понимаю, – сказал я нетрезвому лейтенанту, – наше положение очень двусмысленное. Вы наверняка думаете, что таких совпадений не может быть – второй раз, во втором интернате убивают директора во время нашего выступления. Я всё понимаю, поэтому готов сотрудничать со следствием! Вы… вы можете взять у всех у нас отпечатки пальцев, можете вызвать в отделение на допрос, мы готовы на всё!
– Да бросьте вы! – отмахнулся от меня лейтенант и шумно выхлебал из стакана воду. Видимо, его мучил суровый сушняк, потому что он немедленно налил себе из графина ещё. – И за каким, извините, редисом, мне ваши отпечатки пальцев?! Грузитесь в свой пепелац[3] и кантуйтесь дальше по дальним дорогам. Никто вас не подозревает. Разве вы ничего не знаете?! Радио не слушаете?! Телевизор не смотрите?!
– Телевизора у нас нет, – пробормотал я, – а радио… на трассе плохо ловится.
– А-а, ну так знайте, что три дня назад во время этапирования из одной спецклиники в другую, совершил дерзкий побег опасный преступник. С головой у него полный абзац, он жесток и чрезвычайно опасен! Его перевозили из одной психушки в другую. Он напал на конвой, задушил двух охранников и сбежал! Он силён как зверь, тормозов у него нет, а убивает псих именно так – душит жертв тем, что под руку попадётся! Так что езжайте себе, уважаемые миссионеры, и будьте осторожны в пути! – Лейтенант снова налил себе воды и начал пить.
Я смотрел, как ходит его кадык. И Элка смотрела. Потом мы перевели взгляд друг на друга, и я понял, что думаем мы об одном и том же.
– Скажите, а как выглядит этот сумасшедший преступник? – сорвавшимся вдруг на фальцет голосом, спросил я лейтенанта.
– Высоченный парень, вроде вас. Молодой, тридцать три года…
– Волосы тёмно-русые, нос прямой, глаза серые, телосложение атлетическое… – продолжил я.
– Ты с ума сошёл! – перебила меня Беда. – Это не он!
– Как зовут преступника? – спросил я лейтенанта.
– Коростылёв Андрей Викторович, кличка Слон. А откуда вы…
– Ну вот, это не он! – вскочила Беда. – Я же говорила!
– Документы на Никитина он мог украсть. Теперь понятно, почему у него не было никаких вещей!
– О чём это вы? – без особого любопытства спросил лейтенант.
Я коротко рассказал ему о своём попутчике, о пропаже сотовых телефонов, о драке на автобусной остановке и паспорте, который показал мне Дэн. Лейтенант с ленцой записал что-то в своём блокнотике.
– Повезло вам, ребята, что живы остались, – вздохнул он и тоскливо посмотрел на графин, в котором не осталось воды.
– Чёрт, – пробормотал я, чувствуя, как спина покрывается холодным потом. Мысль, что я подвергал опасности жизни вверенных мне людей, привела меня в ужас.
Беда стянула с носа очки и задумчиво стала протирать их полой моей рубашки.