Чем дольше он оставался в Стрэтфилд-Корте, тем больше, его тянуло в Ревери, где он наконец-то нашел бы спокойствие. Он поедет в Ревери сразу же, как только заручится поддержкой Эллиота для Эшера и как только все образуется с Лайзой. Он никогда и подумать не мог, что ему придется так долго возиться с женщиной. Эта женщина оказалась совершенно непредсказуемой. Она так поразила его, что он с трудом справлялся с собой. Он уже не надеялся на свои чувства и силы. Возможно, он просто перегорел, так как его ухаживания надолго затянулись, намного дольше, чем обычно. Но он скоро проверит себя! Однако он стал подозревать, что Лайза для него значит нечто больше, чем удовольствие. Он никогда не встречал женщины, похожей на нее… Что бы там ни было, он не остановится на полпути и только тогда позволит себе передышку, когда будет признан ею.
Как он, так и Ник, были весьма рады, что курительный марафон наконец-то закончился. Они попрощались со всеми перед отходом ко сну и уединились в комнате Джослина, чтобы выпить перед сном.
— О, Бог ты мой, как же мне хочется выбраться отсюда, — говорил Ник, наливая себя виски из бутылки, стоявшей рядом с кроватью Джослина. — Мне никогда не приходилось так долго следить за своей речью, чтобы чего-нибудь не ляпнуть лишнего. И еще этот чертов обед! Никогда я не имел дела с такими вещами!
Джослин снял свой шелковый галстук и пожал плечами:
— Ты только Шекспира не цитируй так много за обедом. И все будет в порядке. Истинный англичанин больше интересуется охотой и стрельбой, чем литературой.
— Но ты же не такой.
— Ах, — сказал Джослин с мрачным видом. — Но я же не похож на других. Ты же знаешь.
— Лучше, чем все они. А теперь отбрось свои грустные мысли. На тебе лица нет. Ты мрачнее тучи. Послушай, лучше еще раз расскажи мне об этом их этикете.
Джослин расположился в кресле и, загибая пальцы, стал говорить:
— Джентльмен не надевает перчатки, идя к столу. Он их надевает, когда идет танцевать.
— Так, понятно.
— Джентльмен не закуривает в присутствии женщины, разве только она сама позволяет ему это.
— Понятно.
— Если ты закурил и вдруг увидел леди, то сразу же должен избавиться от сигары.
— Вот так и выбросить просто, да?
— Да, и, кстати говоря, — сказал Джослин, — если ты идешь с любовницей, то она должна быть слева, тогда каждый будет знать, что она не жена.
— Это значит, что жены у меня вообще нет.
— Нет, у тебя может быть жена, и если она есть, ты должен письма от любовницы получать только в клубе. Слуги будут приносить их тебе так, чтобы никто не увидел почерка любовницы.
— Почему меня должно это заботить?
— На тот случай, если какой-нибудь твой недоброжелатель захочет все рассказать твоей жене, дурак.
— Ну же, продолжай, мой милый. Она уже узнала, и что дальше?
— Так вот, если кто-то расскажет ей, она уже не сможет проигнорировать это.
— Какая глупость!
— Согласен, но таковы правила, принятые в обществе, приятель, — сказал Джослин, взглянув на карманные часы.
Ник подошел к Джослину вплотную и пристально посмотрел на него. Джослину сделалось не по себе под этим непоколебимым, остановившимся взглядом.
— Ну, что такое? — спросил он.
— Ты плохо выглядишь. Я беспокоюсь за тебя. На тебя опять нашла хандра.
— Со мной все в порядке.
— Нет, не все с тобой в порядке. Я видел, как ты часами задумчиво смотрел в окно. Ты думал, что я не вижу ничего? — сказал Ник, взявшись за спинку кресла, на котором сидел Джослин, и, наклонившись, опять поглядел ему в глаза. — Ты думаешь, я не знаю, в чем дело? Я видел твое лицо, когда ты вернулся из Уиллингхема. И такое же лицо у тебя было, когда эти парни заговорили о войне. Я видел, как ты уставился в окно на снег, когда вернулся из Уиллингхема, и я знаю, что ты больше всего хотел бы выбежать во двор, лечь на снег и не возвращаться.
Джослин отвернулся от Ника и уставился в бокал с виски.
— Ты ошибаешься.
— Нет, не ошибаюсь, мой дорогой; может быть, лучше нам прекратить наши «увеселительные прогулки». Они плохо действуют на тебя. Ты же не такой, как я, у тебя есть еще сердце.
Потрясенный словами Ника, он не знал, что и ответить.
— Так много моих фронтовых друзей не стало, понимаешь?
— Ну и что?
— Первый Чешир, затем Поукинс, затем Эйри и сын Эллиота, Уильям Эдвард, а сейчас еще и Стэплтон.
Ник присвистнул:
— Но это все-таки война была.
— Но не для последних троих, — произнес Джослин, глядя в бокал. — Я думал, когда мы вернемся домой, смерти не будет.
— И надо же было этим ублюдкам вспомнить о войне. Посмотри, на кого ты похож!
Джослин взглянул на Ника и улыбнулся:
— Не волнуйся за меня, дружище. После сегодняшней ночи я буду в полном порядке.
— Собираешься к мисс Бетч?
— Нет, к ней поедешь ты.
— Она совсем обозлилась на тебя, что ты не приходишь к ней. Говорит, что не собирается ночью валяться в этой паршивой старой гостинице.
— Я очень занят.
Ник задумался, а потом, посмотрев на Джослина, воскликнул:
— Все дело в мисс Робость? Не так ли? И что же тебе удалось?
— Джентльмену не к лицу говорить о таких вещах. Какая тебе разница, приятель?
Допив виски, Ник поставил бокал и направился к выходу.
— Ну что ж, и это правило я тоже запомню. Когда же мы выберемся из. этого склепа и уедем в Лондон?
— Да дня через три. Я думаю, на эту леди хватит трех дней, и кроме того мы ведь должны присутствовать на обеде Эллиота в пятницу. Может быть, в субботу мы и уедем, успеем на дневной поезд.
Ник остановился в дверях.
— Тебе лучше знать, что ты делаешь, мой милый. Не сомневаюсь, что мисс Робость получит от этого больше удовольствия, чем от вышивания.
— Да, Ник, это так, но все же она… Ну да ладно, как знать, возможно…
Когда Ник закрыл дверь, Джослин все еще раздумывал о том, что должно сегодня произойти.
Ник был абсолютно прав, говоря о его мрачном настроении. Он был расстроен из-за бедных Милли и Джеймса. А ведь были еще и другие Милли и Джеймсы, и их было много, и он не знал где, и не мог им помочь. Вот сейчас, в этот момент, они плакали и страдали.
Джослин закрыл глаза, крепко зажмурился, словно не желая видеть нарисованную им картину. Он не мог думать об этом, оставаясь спокойным. А ему предстояла решающая встреча с Лайзой.
Боже, как долго он шел к этой встрече! Сейчас уже ждать осталось недолго.
Он отвлекся, вспомнив ее сегодня за обедом. Она была в ярости, глядя на него. Он вспомнил ее пепельно-светлые волосы, как они развеваются и откидываются назад, как облегают ее шею. Ее платье… Она была одета в голубое платье. Под шелковой юбкой скрывались многочисленные нижние юбки, которые вздувались на ходу и шелестели при движении. Он довольствовался тем, что слушал шелест этих юбок и видел их, предвосхищая мгновения, когда будет снимать их.
Джослин поймал себя на пошлых мыслях, выругался и взглянул на часы. Уже пора; наконец-то! Он опять одел френч и вышел из комнаты. В Стрэтфилд-Корте было тихо и темно. Слуги уже давно спали, на рассвете они займутся растопкой каминов. Члены семьи и гости тоже уже легли спать, мужчины столько выпили, что проспят все утро.
Он спустился по лестнице, прошел через парадный вестибюль и через коридор по направлению к библиотеке. Оранжерея, где он назначил свидание Лайзе, тянулась вдоль библиотеки, утренней и музыкальной комнат. Как и все у Эллиота, оранжерея была больше, чем она должна была быть.
Когда он вошел в оранжерею, перед ним предстало вздымавшееся высоко вверх на тонких железных опорах, выкрашенных в белый цвет, строение, имитировавшее сказочный хрустальный дворец. Джослин закрыл дверь, через которую вошел. Он обошел кругом оранжерею, стараясь не задеть каучуковые деревья, пальмы, папоротники и плющ. Джослин был без пальто, но, к счастью, здесь было тепло, помещение обогревалось с помощью парового отопления.