— А ты в суд на меня подай! — рявкнул Тобиас и пулей вылетел из дома, оставив содержателя постоялого двора бесноваться в одиночестве.
Вернувшись в карету, он направился к условному месту, где они встречались с Человеком в Черном и куда тот должен был с минуты на минуту явиться. Когда наемник предстал перед хозяином, ему была в двух словах обрисована ситуация, после чего отдан приказ:
— Разыщи их во что бы то ни стало, принеси мне нефритовый кулон, а от самих этих подонков — избавь. Не желаю больше никогда ни видеть их, ни слышать о них!
4
Первой заботой Мери — сразу после того как они с Сесили поставили свой единственный сундучок на пол снятой только что комнаты, куда более скромной, чем предыдущая, и расположенной довольно далеко от прежнего места жительства, — первой ее заботой стало найти ювелира и продать ему украденный бриллиант.
Ювелир нашелся. Он осмотрел безделушку — нефритовый кулон в виде глазного яблока со сверкающим зрачком — и вернул девочке, даже не опустив со лба лупу, которую удерживал там тонкий кожаный ремешок. Заключение специалиста прозвучало для Мери погребальным звоном по ее радужным надеждам:
— Ни малейшей ценности не представляет. Осколок хрусталя в центре, конечно, обточен весьма искусно, нефрит тоже, но для всего вместе я покупателя не найду. Да и по отдельности тоже не продам. А если вы хотите заложить эту вещицу, могу дать вам за нее пенса два, ну три — никак не больше, да и то из чистого милосердия.
Мери забрала свою драгоценность, взвесила ее на ладони и, вздохнув, решила:
— Нет уж, за такую малость не стану вам отдавать эту штуку, лучше у себя оставлю. — Взамен она выложила на прилавок жемчужное ожерелье. — А про это что скажете? — И сразу же пояснила: — Подарок моей бабули, с которым, вот, приходится, к сожалению, расстаться…
Возможно, дяденька ювелир о чем-то и догадался, но никак этого не показал. Он внимательно осмотрел ожерелье и, не промолвив ни единого слова, выложил на прилавок перед Мери кругленькую сумму. Мери не осмелилась торговаться, да и было там больше, чем она рассчитывала выручить.
Ей хотелось бы продать еще и кулон с изумрудом, но Сесили влюбилась в него с первого взгляда, схватила и повесила себе на шею, заявив, что загнать его всегда успеется. Мери сразу поняла, что это означает. «Всегда успеется» с языка ее матери чаще всего переводилось как «никогда».
Мери, то ли от усталости, то ли от тоски, тяжело вздохнула и погладила вернувшийся на ее шею нефритовый «глаз», прежде чем отправить безделушку под сорочку. Девочку огорчало, когда мечты матери не сбывались, а со смертью леди Рид во взгляде Сесили сразу же вспыхнули прежние тревоги.
— Мы никто, ничто и звать нас никак, Мери! Пылинки в этом мироздании, не более того, а богачи не любят, когда на их игрушки садится пыль. Но мне бы так хотелось быть хорошей матерью, — плакала она, прижимая к себе только что вернувшуюся из ювелирной лавки дочь.
Названная ювелиром стоимость «бриллианта» привела Сесили к такому великому разочарованию, что и этот случай она, как всегда театрально, объявила результатом преследований судьбы-злодейки.
— Не плачь, у тебя нет причин горевать, такую маму, как ты, мечтала бы иметь любая девушка! — Мери позволила и себе некоторый пафос, утешая мамочку.
Поскольку игра была поддержана, Сесили немедленно ее продолжила, впадая во внезапно вернувшуюся к ней болезненную истому:
— Ах, деточка, как бы я хотела подарить тебе отца! Как бы я хотела выйти замуж за одного из этих богачей, которых так ловко умеют прибирать к рукам шлюхи. Он бы осыпал нас с тобой настоящими драгоценностями. Но мне никогда, никогда такое не удавалось, Мери! Я-то способна подцепить только такого же любящего и, на мою беду, такого же нищего, как я сама!
— Ну и что, мамочка? Нам с тобой и вдвоем хорошо. Разве нам кто-нибудь еще нужен? Уверяю тебя — никто! — ласково приговаривала девочка, чтобы успокоить разнервничавшуюся Сесили. Однако с некоторых пор была уже и сама ни в чем не уверена.
В течение нескольких месяцев они только и делали, что переезжали с места на место, стоило лишь владельцу снятой ими комнаты потребовать плату. Сесили, которая не могла устроиться на работу, выглядела все более печальной и усталой, и Мери стала замечать в волосах матери седину, с горечью смотрела на ее побледневшее лицо. Теперь мамочка смеялась очень редко, а вот жаловалась на нехватку денег, сил, словом, всего на свете постоянно, только бы слушали.