— Клянусь святым Дунстаном… мне и самому интересно.
Они обменялись заговорщическими взглядами, и Милдрэд даже чмокнула старого солдата в щеку, а он знаком предложил ей следовать за ним к одному из мощных контрфорсов донжона[14]. Оглядевшись, Утред быстро открыл узкую, почти незаметную дверцу в основании контрфорса. Это был тайный ход, о котором мало кто знал, и отсюда вверх уводила узкая винтовая лестница, выбитая в толще стены.
Лестница на первый взгляд заканчивалась тупиком, однако Утред повернул небольшой рычаг, отодвигающий часть стены, — и они оказались перед занавешенным проходом в читальню, где барон Эдгар вел приватные беседы.
Девушка и солдат прислушались. Из-за узловатой ткани изнанки гобелена долетал незнакомый Милдрэд голос, при звуках которого Утред сразу нахмурился. Говорили на саксонском:
— Вы не даете нам согласия, Эдгар, ссылаясь на вашу присягу Стефану Блуаскому. Но не лукавите ли вы, особенно сейчас, когда тот, кто именует себя королем Англии, находится на грани интердикта[15]? Сейчас многие могут отречься от него из-за неладов Стефана с Папой[16]. И если вас и такое не поколебало, то вы просто предаете нас. Нас — саксов! Свое племя, в то время как мы взываем к вам и просим поддержки.
Он выступал в роли просителя, однако голос его звучал властно и непреклонно. Милдрэд опешила: никто еще так не разговаривал с могущественным гронвудским бароном. Девушка хотела что-то сказать, но Утред приложил палец к губам, а сам немного отодвинул край гобелена, так что они могли видеть происходящее.
В довольно просторном помещении читальни было светло: горело много свечей, да и окно, со вставленными в раму мелкими пластинками слюды, давало достаточно света. У противоположной стены Милдрэд увидела родителей: леди Гита казалась взволнованной, а вот барон Эдгар, облокотившийся на покрывавший стену ковер, выглядел спокойным и невозмутимым. Это был еще красивый широкоплечий мужчина, довольно плотного сложения, в опушенной по зимней поре одежде, а каштановые, слегка вьющиеся волосы лорда придерживал красивый золотой обруч — его баронский венец, который Эдгар носил в особых случаях. Милдрэд почувствовала обиду, что отец надел его ради этих людей, которые разговаривают с ним в столь непочтительном тоне. Она узнала многих из пришедших и была поражена тем, что вечно в чем-то нуждающиеся и постоянно взывающие к милости ее родителя таны сейчас стоят перед ним, будто обличители на суде. Причем все сгрудились вокруг какого-то чужака в довольно потрепанном плаще и с абсолютно лысой головой, который держался так, словно имел право повелевать. И именно к этому наглецу обратился Эдгар Гронвудский в своей неизменной, снисходительно-спокойной манере:
— Хорса, а какое тебе, собственно, до всего этого дело? Ты явился невесть откуда и опять настраиваешь против меня моих соплеменников, с которыми я долгие годы жил в мире. Ты подбиваешь их принять твои условия, настаиваешь, чтобы они восстали против меня. Вижу, ты не поумнел с годами и по-прежнему вынашиваешь замыслы, не ведущие ни к чему, кроме смут и беспорядков. Как говорится, hominis est errare, inspietis preseverare[17].
Это было сказано на прекрасной латыни, однако ни Хорса, ни прибывшие с ним таны ее не знали. Лишь один молодой человек, похоже, понял сказанное. Он повернулся к Хорсе, попытался взять его за руку, словно хотел увести, но тот резко высвободился.
— С попами будешь чихать своей латынью, Эдгар. Меня же ты поймешь и так.
И опять юноша пытался увлечь Хорсу прочь, но тот резко оттолкнул его.
— Погоди, Этелинг. Мы еще не окончили разговор с этим… сиятельным бароном!
Этелинг? Так вот каков предполагаемый жених! Милдрэд отметила: юноша одет модно и со вкусом, что выделяло его среди прочих танов в их меховых накидках и грубых башмаках с оплетавшими голые голени ремнями. На Этелинге был длинный, ниспадающий ниже колен камзол, богатый пояс с чеканными бляшками, меховая опушка на воротнике и бархатной шапочке. Но девушка отметила и другое: молодой человек излишне тучен, и ноги в сапогах прекрасной выделки он ставит как-то косолапо. Черты полного лица невыразительны, надо лбом торчит кудрявый чубчик… Нет, он ей не понравился! Хью де Бомон был куда приятнее наружностью, да и Гилберт де Гант намного красивее.
Но тут споры возобновились, саксы стали упрекать Эдгара в том, что он все больше отдаляется от них в угоду своим друзьям-норманнам, и если некогда они съезжались к нему праздновать йоль[18], то ныне барон стал пренебрегать старыми добрыми обычаями.
14
Контрфорс — подпирающий основное строение каменный устой, широкий снизу, но сужающийся кверху; донжон — самая крупная башня в замках того времени; служила главным жилищем обитателей замка.
15
Интердикт — в Средние века одна из форм церковного наказания; полное или частичное запрещение совершать богослужение и другие церковные обряды.
16
В описываемое время король Стефан был в ссоре с Папой Евгением III. Папа отказался позволить короновать сына короля, Юстаса, а рассерженный Стефан запретил своим примасам (высшим церковным иерархам) присутствовать на церковном соборе в Реймсе.