Нагар изящно поклонился – белоснежные локоны заслонили лицо. Выпрямился, высоко поднимая подбородок, откинул волосы, резким вначале и каким-то тягучим, томным даже в конце движением. Сел на низкий белый табурет, черные полы фрака взметнулись. Тщательно оправил пышные манжеты, занёс руки над клавиатурой…
Сарга осознала, что всё это время задерживала дыхание. Судя по гробовой тишине в зале – не она одна.
Нагар запрокинул голову, прикрыл глаза – и заиграл.
Судорожный вздох прошелестел по залу. Глубокие и мощные, как океан, звуки наполнили зал. Люстры стали стремительно гаснуть, всё погрузилось во мрак. Сцена налилась зеленовато-голубым, как северное сияние, мерцанием. Оно вздымалось и опадало в такт музыке. Звуки, то призрачные, как лунный свет, то могучие, как штормовой ветер, метались по залу.
Нагар овладевал инструментом мощно, властно. Губы его приоткрылись, ресницы трепетали. Тонкие пальцы стремительно летали над клавишами в пене белоснежных кружев.
Никто не шевелился. Гости застыли, словно изваяния, не отрывая глаз от артиста.
Сарга дрожала. Она изо всех сил сжимала сумочку, чтобы скрыть эту дрожь, но безуспешно. Отрывочные образы крутились в её голове, как обезумевшие осенние листья. Музыка разбудила что-то, неподвластное разуму, что-то потаённое, дикое. Калейдоскоп картин и эмоций, не связанных никакой логикой, будоражил душу.
Но один образ, навязчивый и яркий, вспыхивал всё чаще: измождённое лицо в обрамлении серебряных спутанных волос, прокушенные до крови губы, яркая полоска белков закатившихся глаз.
И желание, безумное, всепоглощающее, как жажда – оживить это лицо, вывести из этого состояния, спасти любой ценой.
Любой.
Финальный аккорд взметнулся к высоким сводам, неумолимый, как приливная волна, и вдруг схлынул, рассыпавшись множеством переливчатых нот.
Наступила тишина. Гости по-прежнему не шевелились, кругом слышалось только взволнованное дыхание. По лицам пробегали тени. Кто-то улыбался, зажмурившись, у кого-то на щеках блестели дорожки слёз.
Сарга неотрывно смотрела на Нагара. Тот сидел, уронив руки на колени и низко опустив голову. Казалось, последние силы покинули его. Сияние вокруг сцены постепенно гасло, пока зал не погрузился во мрак. Несколько минут ничего не происходило, затем послышались шорохи, осторожное покашливание.
Сарга быстро прошептала бытовое заклинание, чтобы привести себя в порядок. И едва успела погасить блеск чакрават, как вспыхнул свет. Все люстры засияли разом. Ожившие и похорошевшие гости зашевелились и заговорили.
Нагар поднял голову. В серых глазах застыло странное выражение, и сердце Сарги сжалось от непонятного предчувствия. Но в следующий миг он поднялся, светло улыбнулся и поклонился.
Зал взорвался аплодисментами. Люди били в ладоши и тоже улыбались, улыбались по-настоящему искренне и тепло. Нагар, сияя, кланялся на бис и посылал воздушные поцелуи жене. Он лучился удовольствием, как ни в чём ни бывало.
Аплодисменты стихли, лишь когда он спустился со сцены. Рояль скрылся под полом, вновь заиграл оркестр.
Сарга, не чуя под собой ног, отошла к окну. Слепо взяла с подноса одного из слуг какой-то напиток, ледяное вино обожгло горло. Шагнула за портьеру, сделала новый глоток, поставила бокал на подоконник. Из высокого окна на неё глядела ночь. Ночь – время, когда тайные желания становятся явными, когда спадают все покровы, когда безжалостная правда сжимает горло.
Сарга поняла, что сотворил Нагар.
Его музыка была магией. Магией истины. Она смела всю шелуху, все сомнения, и обнажила суть. То, чего каждый человек на самом деле желает больше всего.
И теперь она точно знала, чего хочет.
Ничто больше не помешает ей. Не задержит. Не заставит отступить.
Сарга всмотрелась в своё отражение в тёмном стекле. Она – умница. У неё всё получится.
Затаённый страх шевельнулся в душе: а что, если она слишком самонадеянна? Что, если кое-что – например, достать следующий ингредиент – окажется ей не по силам? Лорд Тивра предупреждал, что это будет сложным пунктом в изготовлении снадобья.
Сарга упрямо мотнула головой, отметая все тревоги. Она должна справиться. На кону жизнь человека, у которого из этой жизни отняли долгие годы. И правда о судьбе того, кто её всех дороже на свете.