Патрис неохотно вышла из машины.
— Как с тобой связаться, если потребуется? — спросила она.
— Буду поблизости. Время от времени буду давать знать. Не бойся, не потеряюсь.
Нет, только сегодня, сегодня ночью, упорно повторяла она про себя. Еще до рассвета. Стану ждать — лишусь мужества. Делать операцию, удалить раковую опухоль на своем будущем надо не откладывая.
Куда бы он ни отправился сегодня, поклялась она, выслежу, найду, покончу с ним. Пусть даже погибну сама. Пусть даже на виду у сотни людей.
Дверца машины захлопнулась. Стив насмешливо приподнял шляпу.
— Спокойной ночи, миссис Джорджсон. Приятных снов. Попробуй заснуть на кусочке свадебного пирога. Если нет, возьми ломоть черствого хлеба. И так, и так — одна грязь.
Машина тронулась. Патрис, запоминая, впилась глазами в быстро удалявшийся номерной знак. Красные хвостовые огоньки скрылись за углом. Но номерной знак еще долго, как призрак, стоял перед ее глазами…
NY 09231
Потом и он постепенно растворился.
Совсем рядом с ней кто–то шагает по тротуару. Она слышит, как в тишине стучат высокие каблучки. Да это она сама. Мимо проплывают деревья. Кто–то шагает вверх по каменным плитам дорожки. Она слышит хруст щебня под ногами. Да это же она сама. Теперь кто–то стоит у дверей дома. Она видит чье–то отражение в стекле. Оно повторяет ее движения. Это она сама.
Открыв сумочку, пошарила рукой. Вот он, ключ. Ключ, который ей дали. Все еще у нее, почему–то удивилась она. Как странно приходить вот так домой, будто ничего не случилось, нащупывать в сумочке ключ, вставлять в дверной замок и… и входить в дом. Все еще приходить домой как ни в чем не бывало.
Мне нужно войти в дом, оправдывалась она. В этом доме спит мой малыш. Там, наверху, в данный момент. Вот туда я и иду; другого места у меня нет.
Вспомнила, как вечером ей пришлось солгать, попросив мамашу Хаззард присмотреть за Хью, пока она навестит новую подругу. Папаша Хаззард был на деловой встрече, Билла тоже не было дома.
Патрис зажгла свет в передней, закрыла за собой дверь. Постояла минуту, прислонившись спиной к дверному косяку. До чего же тихо в доме. Люди, доверяющие тебе, крепко спят. Они не ждут, что в благодарность за их доброту ты принесешь в этот дом позор и убийство.
Она продолжала неподвижно стоять. Все так тихо, так спокойно. Никто не догадывается, зачем она вернулась, что замышляет.
Ничего, ничего у нее не осталось. Ни дома, ни любви, ни даже собственного ребенка. Она лишалась даже этой будущей любви, бросала тень и на нее. Потеряет и сына, когда он подрастет и узнает, что она натворила.
И все он, этот человек. Ему было мало того, что он сделал с ней однажды. Теперь уже дважды. Разрушил ей две жизни. Сначала растоптал семнадцатилетнюю дурочку из Сан–Франциско, которая, на свою беду, случайно попалась ему на глаза. Раздавил ее, вытер ноги о ее простенькие мечты, наплевал на них. Теперь растоптал самозваную леди, которую зовут Патрис.
Больше никого не растопчет!
На мгновение ее лицо исказила мучительная гримаса. Патрис провела по лбу тыльной стороной ладони. Задержала руку. Ужасная слабость. В то же время твердая решимость. Словно пьяный, потерявший ориентацию, шатаясь, побрела к библиотеке.
Поставила посередине стола большую настольную лампу.
Шагнула к комнатному бару, открыла дверцу, плеснула в стакан немножко бренди и заставила себя выпить залпом. Внутри все обожгло.
Ведь когда идешь убивать, тебе это требуется.
Стала искать оружие. Сначала пошарила в ящиках стола. Там ничего не было. Только бумаги и всякая ненужная всячина. Но в тот вечер старик сказал, что револьвер где–то здесь, в этой комнате. В доме никто не говорил неправды, даже самой маленькой, — ни он, ни мать, ни… можно сказать, Билл. В этом большое отличие между ними и ею. Вот почему они жили в покое… а она его не обрела.
Патрис направилась к столу папаши Хаззарда. В нем ящиков и ящичков было больше, и она один за другим обыскала каждый из них. В самом нижнем ящике за громоздким гроссбухом что–то блеснуло. Вот он, засунут поглубже, в самый конец.
Достала. Его безобидный вид сначала даже разочаровал. Очень мал для такого большого дела, как лишить человека жизни. Полированный никель и кость. Вот эта рифленая выпуклость посередине, предположила она, и есть то место, где спрятана смерть. Рискуя по незнанию выстрелить и лишь надеясь, что сможет этого избежать, если не будет держать палец на спусковом крючке, нажала ладонью на казенную часть. Неожиданно — видно, случайно нажала там, где нужно, — она открылась, обнажив пустые черные гнезда.
Снова пошарила в ящике. Нашла не замеченную ранее картонную коробку. В коробке вата, в которой обычно хранят хрупкие капсулы с лекарством. Но вместо капсул увидела там тупорылые пули в стальных гильзах. Всего лишь пять патронов.
Один за другим вложила их в гнезда. Одно гнездо осталось пустым.
Закрыла патронник.
Примерила, войдет ли револьвер в сумочку. Попробовала рукояткой вверх. Вошел.
Закрыла сумочку и, захватив с собой, вышла в переднюю.
Достала телефонный справочник, открыла на слове «Гаражи».
Правда, он мог оставить машину и на улице. Но она так не думала. Он был из тех, кто ценит машины, шляпы и часы. Ценит все, кроме женщин.
Гаражи были помещены в алфавитном порядке. Так она и начала.
— У вас не ставили на ночь нью–йоркскую машину, номерной знак 09231?
В третьем по счету гараже ночной дежурный ответил:
— Да. Поставили несколько минут назад.
— Мистер Джорджсон?
— Ага, верно. А что у вас, мадам? Что вы хотите?
— Я только что в ней ехала, — объяснила Патрис. — Молодой человек подвез меня домой. И я забыла у него одну вещь. Мне надо с ним связаться. Прошу вас, это важно. Скажите, где его найти?
— Вообще–то мы этого не делаем, мадам, — ответили ей.
— Но я не могу попасть в дом. Понимаете, у него мой ключ!
— Почему бы вам не позвонить в дверь? — неприветливо возразил дежурный.
— Вот дурак! — взорвалась она. Выплеснувшаяся злость придала ее словам больше достоверности. — Во–первых, никто не должен знать, что я была с ним! Не стану же я привлекать внимание. Словом, не могу позвонить!
— Понял, мадам, — язвительно заметил служитель, — понял. — И, как бы ставя точку, прищелкнул языком. — Погодите, посмотрю.
Вернувшись, он сказал:
— Клиент уже какое–то время оставляет у нас машину. У нас записан адрес: 110, Декатур–роуд. Не знаю, там ли он еще…
Но Патрис уже повесила трубку.
Глава 40
Патрис открыла гараж своим ключом. Маленькой двухместной машины, на которой обычно ездил Билл, не было на месте. Но большой седан стоял в гараже. Задом вывела машину из гаража. Вернулась запереть дверь.
И тут к ней вернулось прежнее ощущение нереальности происходящего; ощущение, будто все происходит во сне. Состояние, близкое к сомнамбулизму, но в то же время полное понимание ситуации. Звуки чьих–то, а на самом деле ее, шагов по бетонной дорожке. Она словно испытывала раздвоение личности, и одно из ее «я» в бессильном ужасе наблюдало, как другое хладнокровно готовилось к своей страшной миссии. Отсюда, возможно, отстраненная реальность шагов, зеркальное воспроизведение ее собственных движений.
Патрис снова села в машину, дала задний ход, выводя ее на улицу, развернулась и помчалась вперед. Не сломя голову, но с уверенностью владеющего собой водителя. Чья–то рука, не ее — твердая, спокойная — потянулась к дверной кнопке и легким изящным движением заперла дверцу.
Снаружи, словно шары по дорожке кегельбана, накатывались на нее уличные огни. Но все до одного они пролетали далеко от цели, то с одной, то с другой стороны. Ни один не попал в центральную кеглю — в нее, в машину.
Должно быть, сама Судьба затеяла против меня игру в кегли, подумала Патрис. Но мне наплевать, пускай.
Потом машина остановилась. Как, оказывается, легко пойти на убийство.
Патрис не задумывалась над тем, как это будет происходить. Ей было все равно; она пойдет туда, и там все и случится.