Теперь избушка была вся в светящихся бело-желто-красно-зеленых фонариках. Над входом светилось выведенное почему-то в старославянском стиле: «СЕКС-ШОПЪ».
В общем, народ в Соснянске развлекался как мог.
Мне повезло. В конце Кирова, ближе к шоссе и около заправки, светилось: «БИСТРО КРУГЛОСУТОЧНО». Невдалеке от бистро стояла пара фур. Я тормознула между фурами, взяла сумочку, пискнула замком и направилась в бистро. Метрах в ста, в двухэтажном доме кто-то громко разговаривал. Несколько очень нетрезвых голосов. Иногда кричали. Там явно гуляли. Догуливали.
В заведении было пусто. Только два очень похожих мужика, видно, те самые дальнобойщики из фур, молча ели пельмени за одним столом. То есть мужики были совершенно разные: один большой и толстый, к тому же блондин, а другой маленький и худой брюнет. Но похожи они были поразительно. Каким-то внутренним содержанием. Метафизически. Они синхронно посмотрели на меня и, как мне показалось, с синхронным же разочарованием вернулись к остаткам пельменей.
На витрине особых разносолов не наблюдалось. Пельмени, сосиски с капустой, котлеты с пюре, оливье цвета аллегорических манекенов, бутерброды с колбасой, сыром и красной рыбой. Пирожные. В общем – нормально. Естественно, за стойкой никого. Пока я думала, что взять, дальнобойщики опять же синхронно встали и ушли.
«Возьму-ка я тоже пельмени. А еще возьму бутерброд. Два. Чай у них, интересно, есть? Должен быть. И пирожное возьму. Вот это… Нет, вот это…»
За стеной зарычали фуры.
«Кефиру надо взять, если свежий…»
Фуры явно отъезжали. Рык удалялся. Слышно было, как говорили и орали в соседнем доме. Стучали чем-то. Какая-то тетка сначала завизжала, потом демонически захохотала. Что-то звякнуло и разбилось. Опять захохотала тетка. Типа птицы в джунглях.
– Эй, есть кто-нибудь? – спросила я.
Никто не отзывался.
– Эй!
Появилась сонная женщина примерно моего возраста. То, что она моего возраста и сонная, я видела краем глаза по ее походке. Телосложения тоже моего. Я даже машинально прикинула, что она килограмма на три тяжелее. В лицо я ей даже не посмотрела. Женщина встала у стойки и накрепко уперлась в нее животом.
– Дайте мне, пожалуйста, одни пельмени. Два бутерброда с рыбой. Так? Теперь – пирожное. Это и это. Так? Кефир. Только если свежий. А чай я у вас после возьму.
Женщина стояла молча.
– Нет, вы знаете что… вы лучше мне кефир не надо давать. Дайте соку яблочного.
Женщина стояла молча.
– И дайте еще тогда уж с колбасой бутерброд.
Я продолжала смотреть на витрину и сглатывать слюну. Люблю я это предвкушение…
– Дусюк! – вдруг шепотом сказала женщина. – Жрать – дело поросячье…
Я посмотрела на нее:
– Ленок! Ты?! Леночек!
Это была Ленка. Стояла и улыбалась шире стойки. Только Ленка на всем свете умела так улыбаться.
– Дусюк! Колобочек ты мой родной!
– Ленка! Плюшечка моя изюмчатая… Скажи «изюм»!
– Мармелад, – расплылась Ленка в своей коронной улыбке.
В общем – это была Ленка Баш.
Толстухи бывают двух видов – грустные и веселые. Можно выразиться иначе: трагические и комические. Это такие амплуа по жизни. Толстухи в стиле «изюм» и в стиле «мармелад». Трагикомических толстух не бывает. Трагические толстухи иногда, конечно, смеются. Комические толстухи, разумеется, тоже плачут. Но дело это не меняет. Я всю жизнь была трагической толстухой. Типа сильно растолстевшего Пьеро. Или опухшего Дон-Кихота. Ленка – толстухой комической. Вроде отъевшегося Арлекина и натурального Санчо Пансы. В течение почти целого года здесь, в Соснянске, мы не расставались.
Поймите, дело не в идиотской сладкой парочке «оптимист-пессимист». Дело глубже. Оно – в «реализме-романтизме», наверное. Я не знаю, как это еще выразить. Ленка всегда была реалисткой. Она знала, что она – толстушка. Да. Я – толстушка. И? Мой тухес чуть-чуть шире вашего. И у меня нет талии. Почти нет. И? Ну и что? Да и ничего. Подвиньте ваш тухес. Дайте пройти. Жизнь продолжается.
Я же всегда была романтиком. Я всегда тактично игнорировала тот факт, что я есть то, что я есть. Я думала, что есть нечто большее. Не в смысле толщины. Я думала, что мой пухлый тухес – это бред, сновидение и временный мираж. Что он – дурная греза. А вот «реализм» заключается в том, что рано или поздно ко мне приедет принц на белом коне с голубыми коками или на синем с красными, что все равно, и, словно бы не заметив моего пухлого тухеса и полного отсутствия талии, увезет меня в Сказочную Страну. И я ждала принца. И от предчувствия и волнения кушала. И мой миражный тухес пух не по дням, а по часам. А принц все не появлялся.