Она выходила много больных животных и была хорошо знакома с мужской анатомией. Но сейчас… нет, что-то здесь было явно не так. Он был слишком маленьким и, судя по виду, мягким на ощупь. Но ведь гульфик Кристиана…
Господи, какими лицемерами, лжецами и мошенниками были все мужчины! Гульфик лорда Монфора был еще не такой большой, но у многих при дворе они были просто-таки огромных размеров! Лжецы! Интересно, что произойдет, если она до него дотронется?
— Нора Бекет! — прошептала она вслух. — Ты быстро становишься настоящей потаскухой, какой он, без сомнения, и хочет тебя видеть.
Она поспешно расправила простыню и накрыла ею Кристиана. Вот так-то лучше, подумала она. Не пристало ей пожирать его глазами, как какой-нибудь шлюхе.
Из- за двери послышался голос Артура, звавший ее по имени. Она впустила его и приложила палец к губам.
— Госпожа, — зашептал он. — Мы с Хекстом ходили во дворец.
— Я вижу, ты повсюду суешь свой нос.
— Нет, госпожа. Но хорошо, что мы пошли. Я научился так бесшумно подкрадываться, что теперь меня вообще никто не заметит.
— Чудесное времяпрепровождение.
— Мы подслушали, что о вас говорили. Весь дворец жужжит, как потревоженный улей. Ваш отец, увидев королеву взволнованной, сказал ей, что вы ушли, так как у вас вдруг сильно разболелся зуб. — Артур энергично закивал при виде появившегося на лице Норы изумленного выражения. — Хекст говорит, он сказал так, чтобы спасти свою честь и не допустить вмешательства королевы. Все думают, что вы сейчас страдаете в своем городском доме от зубной боли, тогда как ваш отец тайком от всех пытается вас разыскать.
— Значит, у нас есть небольшая передышка. Которой мы, несомненно, лишимся, если ты и дальше будешь скакать по улицам Лондона, рискуя попасться на глаза моему отцу.
— Я буду осторожен, госпожа.
— Да-да, я знаю, ты теперь научился подкрадываться совсем незаметно. Святая Мария, прости меня за то, что я ввергла ребенка в этот вертеп.
Артур ухмыльнулся. Отпустив его, она вновь заняла свое место в кресле у кровати и задумалась над состоянием графа. Его рана, хотя и была чистой, находилась почти рядом с сердцем. Неудивительно, что врачи не осмелились ее трогать. Не было никакой возможности сказать, как глубоко проник клинок, и насколько серьезны были нанесенные им повреждения. Единственное, что можно было сделать в таких обстоятельствах — это держать рану в чистоте и не тревожить больного… и молиться.
Раны Кристиана были не столь серьезны, но Норе приходилось видеть животных, умиравших от подобных повреждений. Рана могла ни с того ни с сего загноиться, и тогда спасения не было. По опыту, однако, она знала, что если держать раны в чистоте, то это увеличивало шансы на выздоровление. Почему так происходило, она не знала, но, возможно, Господь просто любил чистоту.
Поставив кресло возле кровати со стороны Кристиана, она попыталась немного отдохнуть. Но тут же, не в силах удержаться, протянула руку и дотронулась до плеча молодого человека. Он не услышал ее признания в любви, но, может, это было и к лучшему. Конечно, он был болен и занят своими мыслями, чтобы обращать на нее внимание.
А может, он игнорировал ее потому, что не любил ее и не хотел, чтобы и она его любила? Ерунда. Он не хотел, чтобы она вышла замуж за этого ужасного Флегга.
Но, возможно, ему было жаль ее, или он хотел переспать с ней первым, или и то и другое вместе. Она его совершенно не понимала, и ей страстно хотелось задать ему вопрос, что он в действительности к ней чувствует.
Но, скорее всего, он ничего ей не скажет. Получить от Кристиана де Риверса ответ на такой вопрос было так же невозможно, как добиться от Папы признания принцессы Елизаветы законнорожденной.
Она наклонилась и откинула у него со лба темный локон. Волосы его были мягче, чем у нее, и блестели как шелк. Поспешно она убрала руку, чувствуя, как захлестывает ее страсть и горячее желание его защитить. И защитить также его отца, любовь которого к сыну была такой же страстной, как и у нее. Что она будет делать, если потеряет их обоих, когда она только что открыла для себя чудо их существования?
Опустившись на колени подле кровати, Нора прижалась лбом к матрасу и вознесла страстную молитву к небесам. Господь не допустит их смерти. Он был добр, и Он знал, как она нуждается в Кристиане.
Кристиан помог ей раскрыться, освободил ее от неуверенности и страхов, заставил ее поверить в собственные силы. Нет, Господь не даст ему умереть. И когда он поправится, она наберется мужества и попросит у него его руки. Да, так она и сделает.
Подняв голову, она прошептала:
ГЛАВА 12
Праздность, как утверждали некоторые, была матерью всех пороков. В последующие три дня Норе, похоже, не грозило впасть в подобный грех. Самое большее, что она могла себе позволить, так это время от времени соснуть на часок где-нибудь в уголке.
Она меняла повязки и постельное белье, протирала влажной салфеткой горевшие в лихорадке потные тела, поддерживала огонь в камине и пыталась убедить лорда Монфора хоть что-нибудь съесть.
С тех пор как у его отца началась горячка, Кристиан почти совсем перестал отдыхать. Граф все время или бредил, или находился в обмороке, и на четвертый день Нора начала опасаться, что Господь решил все-таки призвать его к себе. Этим днем, однако, сознание возвратилось к нему на несколько минут, и он чуть не разбил ей сердце полным безразличием к собственному состоянию. Первая его мысль, когда он очнулся, была о сыне.
Нора подтыкала простыню под матрас со стороны графа, когда он пошевелился. Она подняла голову и встретилась с устремленным на нее взглядом темно-синих глаз. Они округлились, когда он ее узнал, но попытка понять, откуда она здесь взялась, оказалась ему явно не под силу. В изнеможении он на мгновение вновь прикрыл веки и еле слышно произнес:
— Мой сын…
— С ним все в порядке, милорд. Он лежит здесь, рядом с вами. Несмотря на все мои просьбы, он не желает оставлять вас и на минуту. Дать вам воды?
Граф провел рукой по простыне и, коснувшись сына, спросил:
— Он спит?
— Да, милорд. Сейчас я его разбужу. Я обещала сразу же это сделать, как только вы очнетесь.
— Нет. — Рука графа упала, и он попытался приподнять голову. — Нет времени. Скажите ему, что я желаю… я желаю… Он должен забыть о ненависти. Господь накажет его, если он этого не сделает.
Нора слегка похлопала графа по руке, встревоженная тем, как угасал постепенно его голос. Ей пришлось наклониться к самому лицу графа, чтобы расслышать его последние слова.
— Скажите ему, я люблю его, и он должен… беречь себя.
На мгновение ей показалось, что он умер, но потом она заметила, что грудь его слегка поднималась и опускалась в такт дыханию. Глаза ее наполнились слезами. Он знал. Он знал, что у него почти не было шансов поправиться, и все же, даже умирая, он думал лишь о том, как уберечь сына.
Какой- то сдавленный звук заставил ее поднять голову. Поглощенная своими мыслями о графе, она и не заметила, как, услышав голос отца, Кристиан проснулся.
Он лежал лицом вниз, и Нора скорее почувствовала, чем услышала вырвавшееся у него из груди рыдание. Забыв обо всем, она протянула руку и дотронулась до плеча Кристиана.
— О Господи, прошу, оставь меня.
Нора никогда не оставляла своих больных питомцев; не собиралась она делать этого и сейчас. Понимая, как ей следует поступить, она обошла кровать и, подойдя к Кристиану вплотную, рывком приподняла его и прижала к себе. Голова его сама собой упала ей на грудь, и на долю секунды он прильнул к ней. Она опустилась рядом с ним на постель и, обняв одной рукой его за плечи, а другой за голову, притянула его лицо к своей шее.
При первом же соприкосновении его губ с ее кожей Кристиан замер. Затем с шумом втянул в себя воздух, содрогнулся и припал к ней всем лицом. Чувствуя, что одержала победу, Нора обняла его еще крепче, и из груди у него вырвался стон. Она качала его, как ребенка, чувствуя, как дрожит от несказанной муки все его тело.