— Разумеется, нет. Как идут дела? — Плутарх является одним из членов Британской Ост-Индейской компании. Перевозящий ткани, специи, столовую утварь, древесину и прочую продукцию, в том числе и лекарства.
Переговоры с Англией и правителями Виджаянагара шли долгие шесть месяцев. И вот, наконец, когда все бумаги были подписаны, мы открыли вторую факторию в Мадрасе. От туда мы вывозим хлопок шелк, чай, зерно и красители.
Так же месяц назад я узнал, что из Мадрасе контрабандой вывозят бенгальский опиум. Но меня эти дела не касаются, пусть совет разбирается с этой проблемой сам. Главное что я сказал это Карлу.
— Все хорошо, дела идут неплохо. Конечно если не брать ситуацию с чумой в Лондоне. И войны что мы ведем. Как вам известно, мой король, герцог Йоркский вышел в море. Он вступил в бой у Лоунстофта, — Плутарх переводит взгляд на меня, — Нидерландцы разбиты, их главнокомандующий адмирал Вассенар убит. Сейчас герцог направляется к берегам Норвегии и Дании, в там встанет на якорь для починки кораблей и галеона.
— А что граф Сандвич, где сейчас его флот? — интересуется Карл, хмуря брови. Конечно, убить адмирала Вассенара большая победа. Ибо его называли бессмертным сыном северного моря. Которого по слухам нельзя было убить. Но видимо, никто не бессмертен, перед английским флотом.
Плутарх прокашливается, прежде чем ответить.
— Сейчас он в погоне за Рюйтером, он гонит его к Шотландским берегам. Пока это все что мне известно.
— Понятно, — все так же хмурясь, говорит брат, потирая виски
— Война и чума, свалились на нас как снег на голову.
— Отнюдь, — прерываю я своё молчание, — В мире всегда была чума, и всегда была война.
Плутарх снова коситься на меня, потом переводит взгляд на Карла.
— Но я так понимаю, вы вызвали меня не для светской беседы, мой Король, — теперь уже и Карл косо смотрит в мою сторону, подкладывая руку под голову. Я делаю шаг вперёд, не отводя глаза говорю прямо.
— С позволения короля, я разрываю помолвку с Марией, — Плутарх хмуриться, на лбу появляется несколько складок.
— Но мы ведь договорились, герцог Дефо.
— Я отдал вашей дочери те деньги, что были за нее уплачены. Больше я вам не чего не должен. Я не желаю этого брака, как и не желаю плохой супружеской жизни для Марии. Так что прошу прощения, но свадьбы не будет. — все молчат, в тишине мне кажется что я слышу стук собственного сердца.
Плутарх не чего не говорит, молча кланяться, хватая Марию за руку. Практически волоком тащит ее к золотым дверям.
Как только за ними закрывается дверь, мы отчетливо слышим звонкий шлепок и глухой стук об пол. После, плач Марии. Я дергаюсь с мест, какие бы негативные чувства я к ней не испытывал, я не позволю ее обижать.
Карл не дает мне и шагу ступить, его жесткая рука ложиться мне на плечо.
— Не смей встревать, ты уже сказал свое слова брат. Теперь это их личное дело, между отцом и блудницей дочерью. — Злость дерет меня изнутри, но Карл прав. Это больше не мое дело.
Всхлипы стихают, а это значит, горизонт чист. Я спешу в свои покои, зная, что там меня ждет Барбара и Кларенс. Конечно, если Екатерина не забрала ее, сразу, как только вышла из зала.
К моему удивлению, племянница сидит на моей большой пастели, играя с новой подаренной куклой, что я привез.
Когда я вхожу, Кларенс бросает на меня двусмысленный взгляд.
— Что? — приподнимая брови, спрашиваю я, наливая в бокал воды.
— Боюсь спросить, как все прошло! Но судя по твоему лицу не очень, — осушив содержимое бокала, я наливаю еще. После отравления белладонной меня мучает ужасная жажда.
Рассказав в двух словах, я сажусь на кровать с Барбарой.
— Надеюсь тебе нравиться подарок?
— Очень, дядя Даниель! Спасибо! — поглаживая ее по кудряшкам, я говорю в полголоса.
— Найди мне лучших шпионов…
— Зачем? Неужели ты решил ее разыскать? — поднявшись, я подхожу к открытому окну. На голубом небе не единого облачка. Солнце светить высоко. Я смотрю в сторону большого сада. Листья на деревьях колыхаются от легкого дуновения ветра. Из сада доносятся пение птиц и журчания фонтанов. Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие свежим воздухом полевых цветов.
Мне всегда казалось, что в этом поместье время останавливается. Тишина создавала ощущение спокойствия и умиротворения. Здесь вдали от войны и чумы, можно было жить спокойно.
Ох, только бы Амелия позволила мне привезти ее сюда. Мне так хочется показать ей большую библиотеку, сад и качели, которые мы с Кларенсом повесили на большой дуб, когда нам было по двенадцать.
С трудом оторвавшись от окна, я замечаю, что уже предельно долго молчу. Кларенс сидит на столе, свесив длинные ноги, постукивает пальцем по красной столешнице.
— Теперь я знаю что любовь, самое смертельное оружие… — тихо говорю я, — Я страдаю, боль в моем сердце не дает мне вздохнут полной грудью. Я люблю ее Кларенс! И прошу тебя, во имя нашей дружбы найти ее, где бы она не была. — друг спрыгивает на пол, подходя ко мне. Я опускаю голову, Кларенс кладет руку мне на плечо.
— У нас говорят «se voce ama algurm, deixe-o or? Se for seu, volta si so» — я глупо хлопаю глазами, не поняв что он сказал. С португальским у меня всегда было плохо. Кларенс морщит нос, переводя для меня, — Если любишь кого — то отпусти его, если твое оно вернется само.
— Это глупо! Я уверен в ней. Я хочу провести с ней всю оставшуюся жизнь. В болезни и здравии. Я хочу, чтоб ее лицо я видел последним, засыпая по ночам, и первым, что я увижу, просыпаясь по утрам, — мысли об Амелии, заставляет мое сердце трепетать, — я люблю ее, люблю до глубины своего прогнившего сердца…
— Хорошо!
— Вот так просто, хорошо? И все? Больше никаких нотаций?
— Нет, ты влюбился. И мой долг, как лучшего друга помочь, — я обнимаю его за плечи, слегка похлопывая по спине.
— Спасибо, я буду в неоплатном долгу перед тобой.
Примерно через час, служанка Екатерины забрала Барбару.
К вечеру мучающая меня совесть заставила сходить к Марии, и попросить прощения. От слуг я узнал, что они с отцом остановилась на пару дней в Оксфордшире.
Ее расположили в северном крыле, в гостевых комнатах персикого цвета.
Два раза постучав, я жду пару минут. За дверью тихо, стучу еще, нет ответа. Закатив глаза, иду обратно к себе.
На улице уже темно, по всему помесью горят свечи и масленые лампы.
Видел бог, я хотел поступить правильно и извиниться.
Вернувшись к себе, я не могу не заметить многочисленное количество слуг. Прислонившись к косяку, я молча наблюдаю, как девушки суетятся, приводя комнату в порядок. Кто то перестилает кровать, кто то разжигает огонь в камине, одна из девушек зажигает свечи.
— Герцог! Ваш ужин подан как вы и просили!
— Спасибо! — девушки уходят, оставляя меня одного. Налив бокал вина, я скидываю с себя рубашку, усаживаясь у камина. Подвеска Амелии поблескивает от света огня.
Сегодня на ужин у меня мягкая оленина с картофелем. Бутылка красного вина лежит в ведёрке со льдом. После лечения, мой желудок плохо воспринимает пищу.
Рядом на маленьком резном столике из мягкой осины лежит том со стихами Шекспира.
Сделав глоток, я принимаюсь за чтение, полностью погрузившись в книгу.
До тех пор пока к моему горлу не прижимают холодный нож, взятый со стола. Я медленно откладываю книгу, в нос ударяет терпкий запах бренди и сандаловое дерева.
Мои глаза опускаются, это определенно женская рука, которая дрожит.
— Мария… — с ее губ срывается вздох, — я приходил к тебе, сегодня. Хотел извиниться! — ее рука дрогнула, слегка оцарапав кожу. Маленькая струйка крови побежала по ключице.
— Ты загубил мою жизнь, — ядовито произносит Мария возле моего уха.
Мне не хочется причинять ей вред, но если так продолжится, она может неплохо повредить мне шею.
Схватив ее за руку, быстро вскакиваю на ноги, выдёргивав нож из ее руки.