Она будет молиться, чтобы Господь дал ей силы защитить мальчика и отстоять его права, когда придет такое время! А пока станет делать все, чтобы продлить дни супруга.
Но вскоре пришел неминуемый час, и Черный Принц велел послать за епископом из Бангора, а семья собралась у смертного одра.
Принц попросил прощения у всех и чтобы Бог отпустил ему грехи… И, когда умирал, его глаза были устремлены на встревоженное лицо мальчика, чьей судьбы не мог знать никто.
Король тяжело перенес кончину принца. Он велел похоронить его с великими почестями в Кентерберийском соборе, а его черные латы, шлем, щит и латные рукавицы возложить на гробницу, чтобы все знали, какой великий воин лежит под этими камнями.
* * *После смерти принца Эдуарда король распустил Добрый парламент. Принц Джон Гонт усилил свое влияние на дряхлого отца и стал единовластным правителем в стране. С его разрешения, ибо это было ему выгодно, Элис Перерс была возвращена ко двору, а значит, и в спальню короля, что вызвало всеобщее недовольство, которое, впрочем, довольно скоро утихло, потому что многие попросту сжалились над угасающим стариком. Пускай остаток жизни проведет с той, кого он так безумно полюбил, вернее, от чьих темных чар потерял самого себя.
Джон Гонт мог быть доволен: отец закрыл глаза на все дела королевства и жил только одной радостью — общением с Элис. Она и вправду поддерживала тлеющий дух в его теле, убеждая его, что он здоров и день ото дня становится крепче, что вскоре они вместе отправятся на конную прогулку, а потом на соколиную охоту. Слушая ее, он радовался, как ребенок.
— Элис, любовь моя, — говорил он, — мы будем ехать рядом, верно? Как всегда. А потом снова устроим великолепный турнир в Смитфилде, правда? Ты опять будешь моей леди Солнце днем и моей королевой ночью. Да? Так будет?
Все чаще он погружался в мысли о прошлом. И был уже так слаб, что не покидал постель. Возле него почти никого не было, да ему никто и не был нужен — только его Элис, его леди Солнце.
— Теперь уже совсем скоро мы устроим турнир, — говорила она.
— Правда? — спрашивал он. — Я смогу?
— Конечно, дорогой. Я буду на нем в платье, украшенном жемчугом, в том, красно-белом, помнишь? И я хочу к нему пояс с изумрудами и рубинами, он очень подойдет. Могу я заказать такой?
— Да, — соглашался он. — Закажи тотчас же.
Она касалась губами его бледной щеки и говорила:
— Ты самый лучший в мире король!
Она уже очень хорошо понимала, что и пояс, и многое другое нужно заказывать, получать и покупать, не откладывая, — времени остается очень мало. Знала она также, что уже никогда для него не будет ни турнира, ни конных прогулок, ни охоты с соколом.
И все, кто был при дворе, тоже знали это. И что незачем уже проявлять почтение или уважение к королю, а тем более бояться его. Да и те, кто сохранял к нему добрые чувства, не могли их проявить, потому что от него не отходила Шлюха — иначе ее здесь не называли, — а уж видеть ее или иметь с ней дело они никак не хотели.
Еду приносили ему в спальню, но он почти ни к чему не притрагивался. Элис зорко следила за каждым его движением и видела: теперь уже скоро… совсем скоро…
И наступило утро, когда он не смог разомкнуть губ и на лице его была печать смерти. Больше никогда и ничего он не скажет и не улыбнется.
Она чувствовала, мысли его сейчас далеко в прошлом…
Он был с Филиппой, в замке Эно, глядел на юную розовощекую девушку, стоящую в большом зале рядом с сестрами, и знал, что она — его избранница, и она тоже знала это. Он вспоминал, как прощался с ней… она не могла сдержаться и залилась слезами перед всеми, кто там был, — именно тогда он понял, что любит ее, и решил непременно жениться на ней.
Да, они были счастливы. Прекрасный брак, принесший хорошие плоды. А она… она лучшая женщина в мире.
Только один раз она предала его — когда умерла. И с той поры все пошло не так… не так…
Свет вокруг него угасал. Король погружался во тьму… Сейчас он уйдет к ней… к Филиппе…
Кто-то коснулся его руки, но он не был в этом уверен — он уже не мог открыть глаза, чтобы посмотреть. Это была Элис. Она торопливо снимала кольца с его пальцев: ей надо срочно уходить отсюда…
У его изголовья был только священник. Он держал перед ним крест.
Господи, помилуй, проговорил король, но не вслух — про себя.
Великого Эдуарда похоронили, как он завещал, рядом с Филиппой в Вестминстерском аббатстве.
Примечания