А юные влюбленные были всецело поглощены друг другом. Эдуарду в ноябре исполнилось пятнадцать, Филиппа была еще моложе, однако они жили во времена, когда дети рано взрослели, а потому никому и в голову не приходило, что им еще не время стать мужем и женой.
Несмотря на то что Эдуарду приходилось участвовать в переговорах с шотландцами, встречаться с членами парламента и королевского совета, собиравшимися здесь, в Йорке, большую часть времени он уделял новобрачной.
Они много ездили верхом, и, где бы ни появлялись, их радостно приветствовали толпы людей. Молодая королевская чета излучала взаимную любовь, а люди любили их и сходились во мнении, что они созданы друг для друга.
Восхищение Филиппой усилилось, когда стало известно, что эта юная леди привезла с собой значительные ценности, которые передала в королевскую казну, сильно оскудевшую от затрат Изабеллы и Мортимера на армию и самих себя, а также от расходов на недавний поход в Шотландию. Как же было не оценить тот вклад, что внесла в финансы страны эта дочь обыкновенного графа из мало кому известной провинции на континенте! Как же было не приветствовать ее, не проявлять самых горячих чувств!
Полюбили ее, но отнюдь не за щедрость, и ее новообретенные родственники — брат Эдуарда Джон Элтем и две его сестры — Элинор и Джоанна. Их любовь можно было назвать обожанием, причина его, наверное, крылась в том, что бедным детям так не хватало любви родительской.
— Я люблю тебя, — признавалась Филиппе Элинор, — потому что ты так часто улыбаешься мне.
— Я очень люблю тебя, — вторила ей Джоанна, — потому что у тебя такие румяные щеки.
Отношение к ней этих девчушек было приятно Филиппе — оно хотя бы частично восполняло отсутствие сестер, с которыми она рассталась впервые в жизни.
— Как мне их не хватает, — часто говорила она. — Всех троих.
— Нас у тебя тоже трое, — объясняла ей Джоанна. — Ведь и братец Джон тоже считается? Верно?
Филиппа отвечала, что да. Конечно, да…
Довольно скоро она почувствовала, что в королевской семье царит какая-то напряженность в отношениях, ничего определенного заметить еще не могла, но что-то витало в воздухе. Впрочем, полагала Филиппа, у нее чересчур обостренное восприятие, ведь она приехала сюда из своего счастливого мирного дома и так близко не сталкивалась раньше ни с одной семьей. Но, как бы то ни было, что-то вызывало у нее неприятные ощущения и заставляло быть настороже.
Впоследствии она поняла, что волны напряженности исходят от двух человек — от ее свекрови и от Мортимера, графа Марча. Она сама старалась видеть их обоих как можно реже, потому что они немного пугали ее. Королева-мать держалась с ней несколько отчужденно, было видно, она изучает ее, приглядывается к ней. Так же вел себя и граф Марч. Оба словно искали в ней постоянно и упорно скрытые недостатки, что-то, в чем можно было бы ее затем обвинить. Внешне, однако, все выглядело благопристойно, даже слишком дружелюбно порой, и это «слишком» вызывало у Филиппы легкую дрожь страха, укрепляло недоверие к их искренности.
Нельзя так поддаваться ощущениям, которые легко могут обмануть, уговаривала она себя и вновь вглядывалась в королеву Изабеллу. Даже в ее красоте Филиппа находила нечто странное и опасное — в том, как бесшумно и грациозно та движется, с какой внезапностью возникает в комнате, где, Филиппе казалось, она пребывает в полном одиночестве. Даже речь у юной королевы в ее присутствии становилась менее гладкой и связной, и с этим она ничего не могла поделать. Как ни гнала от себя беспокойные мысли и ощущения, они не покидали ее. Что-то нездоровое, недоброе прозревала она в королеве-матери и в ее ближайшем друге и сподвижнике.
В холодных красивых чертах Роджера Мортимера Филиппа видела жестокость и грубость и не понимала, почему этого человека все до такой степени почитают, а больше всех — сама Изабелла. Нет, пожалуй, не почитают — так ей казалось лишь вначале, — а попросту боятся. И сама она тоже.
Эти новые для нее чувства ей трудно было носить в себе, и она собиралась поделиться ими с Эдуардом, но в последний момент обычно не решалась, опасаясь, что слова прозвучат как осуждение его матери.
С Эдуардом они чаще всего говорили о самих себе, о том, как любят друг друга, как прекрасно началась их совместная жизнь. Говорили о детях, которые у них непременно появятся, и очень скоро.