Уже на берегу ей удалось немного улучшить его расположение духа. Но оно опять резко ухудшилось, когда они, приблизившись к Тауэру, обнаружили, что дворец словно вымер. Такое уже случалось, она припомнила, несколько лет назад в другом замке, на севере, где они оставляли совсем маленьких тогда Эдуарда и Изабеллу.
Сейчас здесь тоже были их дети — подросшие уже, но все равно дети, — Изабелла и Джоанна. И, оставляя их тут, Эдуард отдал строгий приказ коменданту Тауэра Николасу де ла Бешу выставить возле дворца постоянную охрану. Где стража? Где комендант?
Король въехал в ворота. А если бы на его месте оказался посторонний, возможно, злодей, некому было бы остановить его.
— Где люди? — гремел голос короля. — Где мои дочери?
Тишина.
В гневе он соскочил с коня и, бросив поводья оруженосцу, зашагал во дворец, Филиппа — за ним.
По-прежнему никого вокруг. Крепость словно вымерла.
Но вот откуда-то появились две детские фигурки, это были Изабелла и Джоанна. Мгновение — и Джоанна оказалась в объятиях матери, а Изабелла — в крепких руках отца.
Ласковые руки дочери ненадолго смягчили его сердце, но при мысли об опасности, которой подвергались девочки, оставленные без присмотра, король разгневался с еще большей силой.
— Где стража? — вскричал он. — Где комендант?
— Нам здесь хорошо одним, — отвечала Изабелла.
— Что? Вы совсем одни?
Дочери объяснили, что не совсем, — с ними сейчас три придворные дамы и несколько служанок. А остальные ушли в город погулять и встретиться с друзьями.
— И стражники тоже? — возопил король. — Клянусь, они все ответят мне за это!..
Дворец сразу оживился и принял обитаемый вид, когда в него вошли все прибывшие с королем и королевой.
Эдуард ожидал возвращения коменданта. Наконец тот предстал перед ним, смертельно бледный от страха, догадываясь, что пришел его конец.
— Итак, — негромко произнес король, но несчастному коменданту голос его показался сильнее небесного грома, — итак, вы все-таки решили вернуться к своим обязанностям?
— Милорд, я был тут… все время… поблизости, — заплетающимся языком пробормотал комендант.
— Однако не увидели кортеж короля и королевы! Значит, если вы не слепец, то находились достаточно далеко. А ваши стражники? Где они? Торчат в кабаках? Не сомневаюсь, так оно и есть… О, никто из вас не забудет этот день, можете быть уверены!
Николас де ла Беш так дрожал, что не мог и слова вымолвить.
— Уведите его! — приказал Эдуард. — Я потом приму решение, что сделать с ним и со стражниками.
Провинившегося увели, король мерил шагами помещение, думая о наказании, которое могло бы достойно искупить совершенное преступление.
Филиппа, уже успевшая поговорить с разными людьми в замке, решила, что пришла пора вмешаться и попробовать если не смирить, то утишить бурю.
— Мой дорогой господин, — сказала она, — вы очень расстроены и гневны, а между тем сегодня торжественный день: мы снова все вместе, всей семьей, у себя дома! Как долго мы ждали этого часа!
— Тем более должны быть наказаны те, кто осмелился испортить этот торжественный день! — проворчал король.
— А знаете, — продолжила Филиппа, и в голосе зазвучало лукавство, — мне привелось узнать, где был несчастный комендант.
— Где же?
— У своей возлюбленной.
— Негодяй!
— Я так не думаю… Эдуард, дорогой, смени гнев на милость. Его попутала любовь. Разве мужчины не совершают во имя любви неразумные, а порою почти преступные поступки? Вспомните, милорд!
— Мне нечего вспоминать. Мои дочери были в опасности. Охрана отсутствовала.
— Эдуард, я скажу больше. Бедный комендант не совершил бы того, что совершил, если бы не потерял голову из-за любви. Он узнал, что возлюбленная хочет предпочесть другого, и бросился к ней. Ты бы на его месте…
— К счастью, я не на его месте, — сказал король, и Филиппа с радостью отметила, что тон его переменился, из глаз исчезла жестокость.
Она продолжала говорить, обращаясь к Эдуарду то с соблюдением всей формы, как к королю, то просто как к мужу и отцу своих детей.
— Я узнала еще, что стражники не ушли далеко, они отлучились совсем ненадолго и тоже, как их комендант, полны угрызений совести и чувства вины. По-моему, ради такого дня…
— Все они заслуживают самого тяжкого наказания, — перебил король, но голос его утратил прежнюю уверенность.