В пиршественном зале ощущалась какая-то напряженность, хотя никаких видимых причин для этого не было.
На возвышении под балдахином в центре стола сидел король, по обе стороны от него — мать и сэр Джон. Рядом с матерью, как обычно, Роджер де Мортимер, а дальше, согласно званиям и заслугам, остальные.
За другими столами в передней части зала располагались менее знатные гости. По тому, как те разместились, было очевидно, что существует строгое разделение между англичанами и фламандцами. Недружелюбные взгляды и оскорбительные выкрики, которыми они обменивались, создавали впечатление, что это не дружеское застолье соратников, а сборище двух враждующих сторон.
Король Эдуард с огорчением смотрел на это. От внимания сэра Джона тоже не ускользнули тревожные признаки, и он был настороже. Но королева, оживленно болтавшая с Мортимером, казалось, ничего не замечала.
Сэр Джон шепнул Эдуарду, что понимает: к сожалению, его люди ведут себя беспокойно, даже вызывающе. Он объяснил это тем, что фламандцы давно уже на военной службе, давно не были дома, в своих семьях.
— После шотландской кампании все будут немедленно отпущены и вернутся домой, — сообщил он.
— Надеюсь, наш поход не затянется надолго, — заметил Эдуард. — Я слышал, Роберт Брюс очень болен.
— Он болен, милорд, — согласился сэр Джон, — но по-прежнему умен и опасен. Если придется сражаться, победа не достанется нам легко.
— Я желаю только отобрать то, что было когда-то завоевано моим дедом, — сказал король.
— О да, милорд. Хочу думать, вы станете таким же, как он. Весьма прискорбно, что земли, которые он присоединил ценой огромных усилий и потерь, были так быстро утрачены.
В последних словах звучал упрек его отцу, Эдуард это сразу понял, но ощутил не обиду, а облегчение: намек сэра Джона лишний раз оправдывал те действия, в результате которых он, Эдуард, стал королем… И, значит, хорошо, если так случилось. Он теперь докажет всем, что может править не хуже своего деда, которого называют великим. Даже еще лучше… Вот о чем он мечтает — превзойти деда!..
Вдруг двое мужчин, игравших в кости за дальним столом, вскочили с мест. В воздухе пролетел тяжелый стул, он сразил одного из игроков наповал. Это послужило сигналом к началу всеобщего побоища.
Какое-то время Эдуард наблюдал за случившимся совершенно ошеломленный, не зная, что предпринять. Его мать с Мортимером и сэр Джон, казалось, не меньше его были обескуражены тем, что произошло у них на глазах.
Наконец Мортимер зычно крикнул:
— Прекратите! Клянусь, тот, кто продолжит потасовку в присутствии короля, будет сочтен предателем!
Такое обвинение было страшным: несчастного ждала позорная смерть на виселице, затем труп волочили по земле, после чего четвертовали. Но угроза никого не напугала и не утихомирила. Пиршественный зал превратился в поле битвы.
Эдуард поднялся и закричал:
— Остановитесь! Именем короля я…
Никто не услышал его голос — он потонул в шуме боя. Но Эдуард понимал: даже если бы и услышали его эти озверевшие люди, то все равно не обратили бы никакого внимания на вопли неизвестного юнца, будь он хоть трижды королем.
Это и огорчило, и обозлило его. Ведь только что в мечтах он видел себя таким могучим, таким непобедимым и всеми почитаемым, его слово было законом для каждого… А что же на самом деле? Он просто мальчишка, который не в силах остановить обыкновенную драку.
Мортимер и сэр Джон уже ринулись в гущу дерущихся. Эдуард хотел последовать за ними, но мать остановила его.
— Пустите меня, миледи! — сказал он властным тоном, но она держала его.
— Сын мой, они совсем взбесились. Я боюсь за вас.
Он вырвался из ее рук и побежал туда, где продолжалось побоище, крича изо всех сил:
— Прекратите!.. Говорю вам, прекратите!.. Это король приказывает вам!..
Наконец порядок был наведен, но сделали это Мортимер и сэр Джон.
Это была недолгая, но настоящая битва, потому что в ход было пущено оружие, несколько человек остались на полу, а многие были ранены.
Наступила тишина. В ней прозвучал голос сэра Джона Эно:
— Позор! Для чего мы сюда прибыли — воевать с шотландцами или между собой?
Никто не ответил ему, но по взглядам, которыми обменивались недавние участники схватки, было ясно, что они готовы в любую минуту снова ринуться друг на друга.
Король, стоявший возле них, остро ощущал свою слабость и беспомощность. Разве посмели бы они так вести себя перед его дедом? Да никогда в жизни!
«И передо мной тоже не посмеют! — сказал он себе. — Это было в первый и последний раз! Клянусь!..»
Как все-таки трудно быть королем, когда тебе всего четырнадцать!..
Напряжение между союзниками не спадало.
Эдуард видел это и был рад, что сэр Джон все время рядом и часто беседует с ним. Короткая, но жестокая схватка, произошедшая на его глазах, напомнила ему, что он еще ничего не знает об отношениях между людьми, особенно когда эти люди идут воевать и умирать за его королевство. Он не уставал твердить себе, что должен стать великим воином, должен научиться им быть. А для этого нужно на какое-то время выбросить из головы, что ты король, и превратиться в ученика тех, кто в состоянии тебя научить искусству войны, искусству общения с разными людьми — словом, жизни. Необходимо терпеливо, без гордыни выслушивать своих учителей, таких, как сэр Джон, да и многих других — даже Мортимера, который так неприятен ему.
Больше всего Эдуард любил беседовать с сэром Джоном, опытным и прославленным воином.
— Беда с этими людьми, — сетовал тот. — Я имею в виду моих фламандцев. У них душа не лежит к войне, а все оттого, что они не у себя дома. За свою землю бились бы, как львы. Но предстоящая битва для них чужая.
— Однако они уже сражались здесь, в Англии, когда помогали моей матери, — напомнил Эдуард.
— О, это другое дело, милорд, — возразил сэр Джон. — Тогда была благородная цель — помочь прекрасной даме, с которой несправедливо обращается супруг.
— А разве грабеж и насилие не цель для многих? — спросил король.
«Ого, — подумал сэр Джон, — у этого мальчика неплохая голова».
— Это верно, милорд, — согласился он. — Но при таких намерениях их деяния никогда не назовут ни доблестными, ни героическими. Если людьми движет корысть, а не желание защитить себя или тех, кого обидели, они не стоят того, чтобы говорить о них. Что касается моих воинов, я пообещал им, что сразу же после окончания похода они вернутся домой. Это должно их немного подбодрить.
— Значит, на них я могу рассчитывать? — совсем по-взрослому спросил Эдуард.
— В этом я уверен, милорд. Мы поможем вам. Не пройдет и нескольких недель, как противник запросит пощады. И тогда уже можно будет говорить о мире, выгодном для вашей стороны. А потом преданный вам сэр Джон Эно отправится домой со своими воинами, испытывая грусть от расставания…
Да, говорить с этим человеком куда приятнее, чем с Роджером. Даже если он поучал Эдуарда, то делал это самым почтительным тоном, а в манерах Мортимера постоянно чувствовалось превосходство. И это не нравилось юному королю, настораживало его и вызывало внутренний протест и недоверие.
Через несколько дней после потасовки в зале монастыря к королю Эдуарду прибыли лазутчики с севера. Они сообщили, что шотландцы переправились через реку Тайн и продолжают продвигаться к югу, разоряя по пути все города и селения.
— Что ж, пришло время встретиться с Робертом Брюсом, не так ли? — воскликнул Эдуард.
— Вы правы, милорд, — с поклоном согласился сэр Джон.
— Вы со мной? — полувопросительно произнес король, и тот снова наклонил голову.
Эдуард заметил, что на губах Мортимера, находившегося тут же, появилась легкая улыбка, которую можно было вполне принять за насмешливую.
Оставив в Йорке королеву-мать с младшими детьми и с Мортимером, Эдуард выступил в поход с английским войском и с фламандцами под командованием сэра Джона.