Видя ее несчастное лицо, лорд Монтгомери каждый раз старался успокоить девочку, говоря, что ее отец не из тех, кто позволяет перечить себе и не считаться с ним.
Это она тоже знала, но что с того? Ведь она по-прежнему взаперти в ненавистном дворце австрийского герцога.
— Неужели они все еще хотят выдать меня за Фредерика? — в отчаянии спрашивала она придворных.
А что они могли сказать?
— Но почему, если они здесь так меня не любят? — рыдала она.
Ребенок, она не могла знать, что из политических соображений принцы и принцессы вступают в брак и ненавидя друг друга.
А еще до нее дошло чье-то предположение, от которого бросило в дрожь, что она — заложница. Но это ведь совсем ужасно: она может умереть, не дождавшись освобождения!
Неделя шла за неделей, напряжение росло, но ничто не менялось. Каждый день приносил новые слухи о распрях между ее отцом и королем Франции, о раздорах, которые могут в любой момент вылиться в военные действия, и она чувствовала, что находится во вражеском стане.
И каждый день она без конца уверяла себя, что отец не оставит ее в беде, и, засыпая, молила Бога, чтобы проснуться и услышать: мы уезжаем!
Такой день наступил. Лорд Монтгомери вошел к ней взволнованный, с письмом в руках.
— Еще одно послание вашего отца герцогу Альбрехту, — сказал он. — В нем требование немедленно разрешить вам и всей вашей свите уехать отсюда. Так решительно король еще не писал.
— Но герцог не обращает внимания на слова отца, — печально сказала девочка. — Он думает, что французский король сильнее.
— Он не может не бояться короля Англии, — возразил лорд Джон. — После тех слов, что здесь написаны, нужно быть безумцем, чтобы продолжать упрямиться.
Лорд Монтгомери, на счастье, оказался прав.
Герцог Альбрехт даже не пожелал увидеть Джоанну, а передал через конюшего, чтобы та готовилась к отъезду, который должен произойти без всяких задержек.
Какие задержки?! О них никто и не думал в окружении Джоанны, и через три дня она со всей свитой отправилась в путь. Сначала вверх по Дунаю в сторону Мюнхена, потом на Кобленц и наконец в Гент, где ее ожидала встреча с матерью.
Стоял чудесный апрельский день — а может, он не был таким чудесным и даже шел дождь, но Джоанне казалось, что солнце светит ослепительно ярко, — в этот чудесный апрельский день Джоанна вырвалась из австрийского плена.
Для Филиппы это время было беспокойным, потому что ей уже недолго оставалось носить очередного ребенка. А тут еще вызывающие тревогу и недоумение сообщения от лорда Монтгомери — сначала о том, как безразлично отнеслась к племяннице Маргарет, от которой Филиппа никак не ожидала такого, а потом о пренебрежении к Джоанне нового герцога Австрийского, о его косвенных угрозах и попытке превратить ее в заложницу.
Филиппа много раз со слезами на глазах говорила мужу, какой это все-таки варварский обычай — вырывать из дома таких маленьких детей, и он не спорил с ней, а только повторял снова и снова: чтобы отвоевать французскую корону — а он твердо вознамерился это сделать, — ему необходимы надежные союзники…
И вот теперь — ни союзника, ни замужества, и Филиппа была втайне рада, хотя и жалела супруга, который уже, казалось, ни о чем больше не мог говорить и думать, как только о войне с Францией и обо всем, что с этим связано.
Французская корона! — с гримасой часто повторяла про себя Филиппа. Какая глупость! И какой ценой приходится ее добывать! Да разве стоит эта корона хотя бы одного тревожного удара сердца их дочери, одной ее слезы?! Или бессонных ночей матери?.. А уж о том, что принесет война обеим странам, и думать страшно…
О, как надоело ей пребывание в чужих краях, хотя когда-то они были для нее родными! Как тосковала она по замку в Виндзоре, по реке Темзе, по лесам на ее берегах!.. Вскоре у нее должны быть уже шестые роды, и второй младенец увидит свет не на родной земле.
Король Эдуард не находил места от беспокойства: подготовка военной кампании стоила так дорого, а почти ничего не сделано. Те, на кого он возлагал надежды и тратил уйму денег, или, как говорится, ни мычат, ни телятся, или переходят на сторону противника, как бы подчеркивая таким образом, кого считают вероятным победителем. Последнее его бесило и унижало больше всего.
Нет, больше незачем торчать во Фландрии: денег тут не раздобудешь, верных друзей тоже. Пришла пора возвращаться в Англию: необходимо нажать на парламент, убедить упрямых лордов, что они должны изыскать еще денег — не для него, но для армии. Хорошие солдаты и побольше оружия — вот что ему необходимо.
Не хотелось оставлять Филиппу в ее положении, но он надеялся, что их новые друзья в Генте смогут присмотреть за ней и помочь советом, если будет необходимо. Одним из главных среди этих друзей он считал Якоба ван Артевельда, к которому успел проникнуться уважением и симпатией.
Филиппу тревожил предстоящий отъезд мужа. Что будет здесь, в Генте, где она остается без него? А что ждет несчастную Джоанну, которая взывает о помощи? Опечаленной их расставанием Филиппе Эдуард сказал, что у каждого из них свои обязанности: ему — заботиться об интересах королевства и обо всем, что с этим связано, ей — рожать для этого королевства наследников, что тоже отвечает его интересам и что она делает с отменным искусством.
— Чтобы ты была в полной безопасности, — добавил он, — я решил отправить тебя в здешнее аббатство святого Бавона, где ты, даст Бог, и произведешь на свет ребенка как раз к моему возвращению…
Филиппа переехала в аббатство, а Эдуард отплыл в Англию.
За тот месяц, что он отсутствовал, она дала жизнь здоровому мальчику, которого нарекли Джоном. Он быстро набирал вес и силы и был хорош собой, как настоящий Плантагенет. В дальнейшем его стали называть Джон из Гента, что по-английски звучало, как Джон из Гонта. Или просто Джон Гонт.
С каждым днем маленькой Джоанне делалось все светлей и радостней на душе. Ушли в прошлое тревожные, страшные дни и ночи. Странным казалось совершать сейчас путешествие по тем же местам, но в обратном направлении и без отца. Но если раньше у нее было так тяжело на сердце, что трудно дышалось, то теперь с каждой милей, отдалявшей ее от владений герцога Австрийского, она чувствовала себя все лучше и легче — ей хотелось взлететь в небо.
Все вокруг представлялось гораздо красивей, чем прежде: как прекрасен серебристый Рейн, как величественны замки из серого камня, как приглядны города и селения, через которые они проезжали, где люди опять выскакивали на улицы поглазеть на них.
Она всем улыбалась, ей хотелось рассказать каждому, как она счастлива — ведь скоро, совсем скоро она увидит родителей.
Почти два года, прошедшие с того дня, когда она распрощалась с матерью, а вскоре после этого и с отцом, показались девочке невероятно долгими.
Наконец они в большом городе Генте, где узнали, что король отбыл в Англию, но королева здесь, в местном аббатстве.
Немедленно они направились туда и там, возле старого каменного здания Джоанна сразу увидела мать и, соскочив с лошади, стремглав бросилась к ней, не помня себя от счастья.
Филиппа не размыкала объятий и только повторяла:
— Девочка… милая девочка… я уже думала, мы никогда больше не увидимся.
— Я здесь… я здесь, мама… с тобой, — плача от счастья, отвечала Джоанна.
Филиппа продолжала гладить ее волосы, целовать заплаканное лицо. Да, девочка сильно изменилась. Еще бы! Как много пришлось пережить, перестрадать малышке! Прошло немало времени с тех пор, как они разлучились, — Филиппа успела дать жизнь еще двоим детям.
— У тебя два братика, которых ты скоро увидишь, дорогая, — сказала она. — Одного зовут Лайонел, другого Джон. Джон из Гонта.
Джоанна захлопала в ладоши.
— Целых два! Теперь Эдуарду будет веселее. А то у него одни сестры… А где отец?
— Увы, он должен был уехать в Англию.
— Но он скоро вернется?
— Мы надеемся. И тогда будем наконец все вместе.