Нет, он не станет огорчать ее снова отказом взять с собой, после того как сам же дал обещание увезти к матери, сестре и братьям. Не нарушит ни своей главной клятвы — воевать за французскую корону, ни этой, малой, — увезти дочь из Лондона во Фландрию, чтобы та наконец соединилась со всей семьей.
Он отдал распоряжение, чтобы эскорт принцессы был усилен тремя сотнями воинов с мечами и копьями и пятью сотнями лучников, и предупредил, что они отвечают за нее своими жизнями.
Все погрузились на корабли и отплыли в сторону Фландрии.
Когда после недолгого, но не слишком спокойного плавания они приблизились к ее берегам, то увидели множество французских кораблей, растянувшихся грозным полукругом и готовых дать им бой и уничтожить.
Король Эдуард, стоявший на палубе и одним из первых заметивший противника, воскликнул:
— О, я долго ждал этого часа! Мы примем сражение и одержим победу! Да помогут нам Бог и святой Георгий!
Он видел, что у французов гораздо больше кораблей, но хотел вступить с ними в битву несмотря ни на что: слишком долго он ждал этого часа! Единственное, что его беспокоило, — то, что рядом дочь.
Вероятно, его поступок можно было назвать опрометчивым, не подобающим рассудительному военачальнику; возможно, в нем говорили сейчас чувства, а не трезвый расчет, но он принял решение и не собирался отступать от него.
Среди французов царило радостное возбуждение: их силы намного превосходили силы англичан, у которых всего-навсего две сотни жалких небольших суденышек с гребцами на веслах.
Однако король Эдуард был уже не тем самонадеянным мальчиком, который бездумно отправился когда-то покорять шотландцев и потерпел неудачу. С тех пор он многому научился: читал о сражениях великого деда, изучал его тактику, сам участвовал в немалом числе битв с шотландцами, где показал себя искусным полководцем. Правда, на море ему сражаться еще не приходилось, но он ощущал сейчас необыкновенную волю к победе, перед его глазами стоял образ воинственного непобедимого деда, которого он никогда не видел, но отчетливо себе представлял…
Битва началась. Битва при Хельветслейсе. Изабелла находилась в каюте среди придворных дам, которые с ужасом прислушивались к звукам боя и уже не надеялись остаться в живых. Девочке тоже было страшно, она молилась — пускай Господь даст ей возможность хотя бы увидеть семью. Принцесса уже сожалела, что так настаивала на поездке во Фландрию, но в то же время и думать не хотела, что ее отец может потерпеть поражение. Он не такой! Этого никогда не было, насколько она знает, и никогда не будет! Ей было приятно и радостно верить в него, это помогало переносить то, что происходило сейчас вокруг — на воде, на палубах кораблей.
В течение всего долгого жаркого дня продолжалось сражение. Звенели мечи и щиты, летали стрелы. Люди падали в море, корабли тонули…
Лишь к вечеру битва начала утихать. Изабелла и ее приближенные ничего не знали о ходе сражения и лишь с тревогой ожидали его окончания. Вдруг с огромной радостью и не меньшим изумлением они узнали — и убедились собственными глазами! — что англичане одержали победу: многие французские суда потоплены, остальные обратились в бегство. Это было какое-то чудо! Ведь, казалось, все преимущества на стороне противника. И все же они победили…
Король Эдуард велел отслужить благодарственную мессу на всех уцелевших кораблях и затем приказал осторожно двигаться вдоль берега, внимательно наблюдая, не собирает ли противник остатки флота, чтобы вновь попытаться нанести удар. Из правил военной науки, оставленных ему в наследство великим дедом, он знал, что победитель зачастую теряет плоды победы, если слишком рано покидает поле боя и не проявляет достаточной осмотрительности.
Когда он спросил потом у дочери, очень ли страшно ей было в этот день, та призналась, что да, временами охватывал ужас: корабль так раскачивался, что, казалось, вот-вот потонет, и тогда она не увидит больше никогда мать и никого, никого…
— Но, — добавила девочка, — я тут же вспоминала, что ты где-то рядом, и верила, что этого не допустишь…
Если бы эти слова услышала Филиппа, она тут же сказала бы дочери, что всемогущим является лишь Бог, только Он может распоряжаться человеческими судьбами. Однако Эдуард был иным, он не мог подавить в себе чувство гордости от услышанного и совсем не хотел делить с Богом свои заслуги…
— Но все-таки, — с улыбкой сказал он, — ты наверняка не один раз пожалела, что не осталась в Тауэре, где было так спокойно и тихо.
— Вовсе нет! — возмутилась дочь. — Я хочу всегда быть с тобой, где бы ты ни был!
— Ну, ну, я не могу подвергать риску жизнь такой прелестной дочери, — возразил он, очень довольный ее ответом.
Она тоже удовлетворенно улыбнулась, лишний раз услыхав подтверждение того, как он ее любит, и чувствуя уверенность, что может при желании добиться от него всего, чего захочет. Даже если он и откажет ей сначала.
Совершив паломничество в монастырь Арденберг, где он вознес благодарственную молитву Пресвятой Деве за победу, Эдуард и сопровождающие его направились в Гент.
Счастье Филиппы от встречи с мужем и старшей дочерью описать невозможно. Они живы, они с ней!
Изабелла без особого интереса познакомилась с братьями Лайонелом и Джоном, родившимися в ее отсутствие. Они были для нее совсем чужими. Брат Эдуард показался ей гораздо старше, чем она предполагала, и сестра Джоанна тоже сильно изменилась: повзрослела, и в глазах появилась печаль.
Когда супруги остались наедине, Филиппа прежде всего поведала Эдуарду о пленении Уильяма Монтекута.
— Он мой лучший друг и самый близкий человек, если не говорить о моей семье, — огорченно сказал Эдуард. — Надеюсь, с ним там будут хорошо обращаться. Я сделаю все, что смогу, для его освобождения.
— Это будет нелегко, — заметила Филиппа. — Французам известно, как ты ценишь этого человека.
Она рассказала ему, что Монтекут, граф Солсбери, был схвачен во время стычки его отряда с отрядом французов вблизи города Лилля.
— Я немедленно отправлю послание королю Филиппу, — заявил Эдуард.
— Вряд ли после позорного поражения на море, — предположила супруга, — французский король согласится освободить преданного друга короля Англии.
С этим Эдуард не мог не согласиться, но все же направил послание в Париж. Однако ответа не получил и на второе послание.
Филиппа вновь заговорила с мужем о возвращении в Англию:
— Разве разумно, что вся королевская семья находится в Генте? Не думаю, что народ Англии это одобряет. Безусловно, он пребывает в беспокойстве. А когда народ беспокоится, он может стать безрассудным.
Эдуард снова не мог не согласиться с супругой, хотя и считал, что, чем дольше находится в такой близости от Франции, тем больше ее жители привыкают к мысли, что он имеет все права быть их королем и будет им. Филиппа была права и насчет королевской семьи, он тоже начал думать, что совершенно напрасно пошел на поводу у Изабеллы и привез ее сюда. Нужно было поступить совсем по-другому: оставить ее в Лондоне, а к ней везти Джоанну, а затем и Филиппу с маленькими детьми. Но что теперь говорить — дело сделано.
— Изабелла так умоляла меня… — оправдывался он.
— О, я прекрасно знаю, ты не можешь ни в чем отказать ей. Думаю, настала пора возвращаться в Англию. Сначала пошлем туда девочек…
— Это их так огорчит…
— Наверное. Но это необходимо, Эдуард. Здесь все опаснее и опаснее, а если мы не вернемся в ближайшее время, опасность может возникнуть и там.
Она права не в первый уже раз, признался себе Эдуард и чуть ли не на следующий день отдал распоряжение снарядить корабль.
Чтобы подсластить пилюлю для Изабеллы, ей было сказано, что сестра поступает в ее полное распоряжение и она будет отвечать за ее благополучие и в пути, и по возвращении в Лондон. Кроме того, обеим принцессам преподнесли новые платья, сшитые по германской моде, и красивые плащи, отороченные мехом, что их утешило и примирило с судьбой.