— Тогда, видимо, в этом все и дело, — сказал Файолон. — Но в данный момент не это главное. Узун рассказал вам о жертвоприношении?
— Он сказал только, что оно должно произойти послезавтра на заре.
Файолон кивнул.
— Я как раз смотрел в зеркало… — начал он объяснять. — Кстати, это в высшей степени полезный прибор; с его помощью я смог составить план всего храма. — Он улыбнулся. — Я, наверное, единственный из живущих на земле мужчин, за исключением жреца — того самого, которого они называют Супругом Богини Мерет, — кто заглядывал в комнаты, где они держат храмовых девственниц. Поскольку зеркало способно показать мне по первому требованию любой закуток храма, я запросто могу, находясь здесь, постоянно следить за Майкайлой. Мне нет нужды связываться непосредственно с ней или с ее ламмергейером.
Файолон вздохнул.
— Однако новости довольно скверные, — продолжал он. — Весь завтрашний день ей предстоит проголодать, а следующую ночь провести в одиночестве в одной из выходящих наружу пещер, и притом не смыкая глаз. Подозреваю, что все это имеет целью ослабить жертву до такой степени, чтобы она не смогла особенно сопротивляться, когда поймет наконец, что ее ждет. И все-таки, поскольку той ночью она должна остаться одна, мы с Красным Глазом можем улучить момент и выкрасть ее так, что никто ничего не успеет заметить.
— С Красным Глазом? — переспросила Харамис.
— Так зовут ламмергейера, — объяснил Фаполон.
— Ламмергейеры бодрствуют исключительно днем, — заметила Харамис, — ночью они непременно спят, да к тому же и не могут толком что-нибудь разглядеть в темноте.
— Красный Глаз — исключение. Он альбинос, то есть абсолютно белый, и глаза у него тоже совершенно не окрашены.
— У альбиносов глаза розовые, — поправила Харамис.
— Вот и у Красного Глаза тоже, — сказал Файолон, — просто он отказывается это признавать, считал, что Розовый Глаз было бы просто нелепым именем. Он давно уже дружит с Майкайлой, так что я намерен убедить его принять такой план. В темноте он видит великолепно, а самого его на фоне снега практически невозможно различить.
— Так, значит, ты прилетаешь туда на этом Красном Глазе, — проговорила Харамис, — быстренько хватаешь Майкайлу, что для тебя, очевидно, не составит труда…
— Нет, — возразил Файолон, — это как раз будет не так-то просто. Она добровольно с нами не пойдет. Майкайла утверждает, что дала слово исполнить этот ритуал, и намеревается слово свое сдержать.
— А как насчет ее обещания сделаться Великой Волшебницей?
Файолон улыбнулся странной кривой улыбкой:
— Можете ли вы мне сказать, когда Майкайла давала — хотя бы один раз за все эти годы — подобное обещание?
— Разумеется, тогда, когда она сюда прибыла, — выпалила Харамис и вдруг призадумалась. — Хотя она, кажется, в действительности так никогда и не пообещала стать волшебницей.
— Вы ее даже об этом не спрашивали, — уточнял Файолон. — В то время я как раз был здесь, вы ведь помните. Майкайле вы просто сказали, что ей предстоит сменить вас в роли Великой Волшебницы, а когда она спросила, есть ли у нее выбор, вы ответили «нет». Вы говорили, что дело это слишком важное, чтобы его можно было поставить в зависимость от капризов ребенка.
— Ты прав, — вздохнула Харамис, — именно это я и говорила. Следовало бы мне поменьше разговаривать, да побольше слушать, — Узун, например, явно знает Майкайлу куда лучше, чем я. Ну что ж, теперь уже это не имеет значения. Скажи-ка, Файолон, а сможет ли Красный Глаз отвезти в этот храм вместе с тобой и меня тоже?
— Да, — ответил юноша, — но, откровенно говоря, вам совершенно не обязательно занимать ее место. Я могу просто выкрасть ее, и все.
— И тем самым второй раз вызвать нападение Лаборнока на Рувенду за последние два столетия, — проговорила Харамис. — Нет, раз в сто лет — это слишком. Война, конечно, будет чисто магической, однако дело в том, что в Рувенде абсолютно никто не подготовлен к такому повороту событий.
— Боюсь, что тут вы совершенно правы, — грустно проговорил Файолон, — жрецы Мерет чрезвычайно жестоки и неразборчивы в средствах, хотя Майкайла этого совершенно не понимает. Я имел возможность наблюдать их гораздо больше, чем она, и притом при совершенно других обстоятельствах. Дочерей своей Богини они содержат в полной изоляции, под колпаком, так что те не знают почти ничего о том, что происходит в храме. А насколько я понимаю, Майкайла ни разу не воспользовалась зеркалом, чтобы заглянуть в храм, с того самого дня, как впервые о нем узнала.
Им известно, что Майкайла живет здесь, в башне, — продолжал он, — известно, что она впоследствии должна сделаться Великой Волшебницей. Поэтому если ее начнут искать, то прежде всего именно здесь. А сама она вовсе не будет нам подмогой, если придется отражать нападение. Я даже думаю, Майкайлу пришлось бы запереть в какой-нибудь надежной комнате с толстыми стенами и прочной дверью, чтобы она не вызвала ламмергейера и не отправилась к ним.
— Но она не сможет к ним отправиться, если их самих больше не будет в том месте, — проговорила Харамис.
— Что вы имеете в виду? — с недоумением спросил Файолон.
— Майкайла ведь не знает, что ее должны убить? — уточнила Харамис.
— Красный Глаз попытался ей объяснить, да и я тоже очень долго ей это втолковывал, — уныло проговорил Файолон, — но она просто не желает нам верить. Утверждает, что ее уже избирали Младшей Дочерью Богини дна года назад, и «благодарю за заботу, но я отлично все это пережила». Кроме того, она все твердит, что обязалась служить в их храме не только в этом году, но и еще на протяжении трех лет — по месяцу в год. Так с какой, мол, стати они тогда будут убивать ее раньше времени? Майкайла просто не понимает, что настал юбилейный год и праздник теперь будет совсем другим. Ее живьем уложат на алтарь и вырежут сердце, чтобы еще теплым преподнести Богине, благодаря чему та будет жить два следующих столетия.