— Когда я вызывала снег, мы с Файолоном были связаны. — Майкайла вдруг расплакалась. — Он зарисовывал магический стол, потому что этот стол гораздо лучше любой карты, какие можно разыскать в Цитадели. Ведь Файолон по-прежнему имеет право заниматься научными исследованиями, невзирая на то что мне приходится жить здесь, взаперти. Верно?
— Не вижу никаких причин, по которым ему нельзя было бы это делать, — отозвался Узун. — Если, конечно он не собирается в одиночку отправляться в дебри Запутанной Топи или в какое-нибудь другое небезопасное место.
— Он никогда не пускается в рискованные предприятия, — фыркнула Майкайла. — Это я обычно вытворяю что-нибудь сумасбродное и совершаю самые разные глупости, а он как раз все время занимается тем, что вытаскивает всю компанию из тех передряг, в которые я ее ввергла.
— Очень ценное для друга качество, — угрюмо прокомментировал Узун.
— Да. — Майкайла снова принялась плакать — на этот раз главным образом от обиды. — Но Харамис этого не понимает. Можешь ли ты поверить, что она и вправду отправилась сегодня к моим родителям и обвинила нас с Файолоном в безнравственном поведении?
— Но что заставило ее так подумать?
— Исключительно то, что в Цитадели начался снегопад в тот же самый момент, когда я вызывала снег. Она заявила, что мы с Файолоном в связи и связь эту она собирается разорвать, потом сняла со стены меч и… — Майкайла призадумалась. — Я не вполне уверена, что именно она после этого сделала; мне стало вдруг очень больно, и я упала в обморок, так что понятия не имею, что сталось с Файолоном, и очень за него волнуюсь.
— Заклинание, которое ты описала, очень простое, — проговорил Узун, — надо лишь взмахнуть мечом в воздухе как раз между двумя людьми и тем самым временно разрубить связь, а потом отчетливо представить себе пламя, сжигающее пучок нитей, что связывает этих людей.
— Теперь я понимаю, почему так себя почувствовала, — сказала Майкайла. — У меня все болело — начиная от макушки и до самого живота.
— Но ниже талии у тебя ничего не болит? — спросил Узун.
— Нет. А почему там должно болеть? — спросила Майкайла в недоумении. — Я и так по горло сыта тем, что у меня болит вся верхняя половина туловища.
— В зависимости от того, какого рода связь существует между людьми, — объяснил Узун, — нити тянутся к различным частям тела. Например, если бы вы с Файолоном были женаты, то при разрыве связи ощутили бы боли в ногах, а раз твоя боль доходит только до талии, совершенно очевидно, что Харамис не права.
— Файолон ей это объяснил еще до того, как она начала размахивать мечом, — сказала Майкайла, — но разве она желает кого-нибудь слушать?
— Да, это отнюдь не лучшая ее черта, — согласился Узун, — но я за нее очень беспокоюсь.
— Оттого что она до сих пор не вернулась?
— Отчасти да, но главное не в этом. Я чувствую, с нею что-то не так. Вчера утром, как раз перед началом вашего урока, с ней случилось нечто вроде приступа. Ей следовало бы по крайней мере несколько дней отдохнуть, а она вдруг сорвалась и отправилась в Цитадель.
— И ведь дело не в том, что у нее была какая-то необходимость разобраться с вдруг выпавшим вокруг Цитадели снегом, — заметила Майкайла. — Даже среди зимы в тех краях он растаял бы не позднее, чем через пару часов после обеда, а ведь сейчас уже весна.
— У нее весьма своевольный характер, — признал Узун, — она привыкла все делать по-своему. — Он вздохнул. — Принцесса, тебе, наверное, уже легче; может быть, ты сумеешь найти силы, чтобы с помощью магии увидеть ее и узнать, как она?
— Не знаю, — медленно проговорила Майкайла. — Наверное, можно попытаться, хотя мне до сих пор еще плохо. Я чувствую внутри какую-то пустоту.
— Попытайся, пожалуйста, — начал умолять Узун, — если уж не ради нее, то хотя бы ради меня. Я б, конечно сам все это проделал, если бы по-прежнему мог…
— Для тебя. Узун, я это сделаю. — Майкайла вытащила свой маленький шарик из-под платья.
«У меня нет никаких сил, чтобы разыскивать подходящую для глядения в воду чашу, и если я сейчас вообще смогу что-нибудь увидеть, то шарик для этого вполне подойдет», — решила она и вслух добавила:
— Я по-прежнему уверена, что с ее стороны было крайне дурно оставить тебя слепым.
Впервые за всю историю их отношений Узун не стал спорить и не бросился защищать Харамис. Все время, пока Майкайла пристально вглядывалась в шарик, играющий отражениями огней камина, оддлинг не произнес ни звука.
Вот она стоит в той самой комнате, что служила им для детских игр, посреди старинной башни Цитадели, и смотрит в окно в сторону горы Бром… В комнате темно, светит лишь одна свеча, стоящая где-то позади на полу. За окном слышен шум дождя. Видно, это именно из-за него на улице такая плохая видимость. Если кто из обитателей Цитадели и может оказаться в этой комнате — так только он.
— Файолон. — прошептала девочка.
— Майкайла? — прозвучал в ответ шепот мальчика. — У тебя все в порядке?
И тут вдруг она почувствовала себя превосходно. Голова уже не болит, живот тоже, да и это противное чувство внутренней пустоты моментально исчезло. Если, конечно, не считать того, что тут же навалилось сильнейшее чувство голода. Майкайла вспомнила, что после скудного завтрака совсем ничего не ела.
— Да, теперь мне совсем хорошо, — сказала она. — А ты как?
— Только что прошла боль, — отозвался он. — Наверное, это надо понимать так, что мы восстановили свою связь?
— Думаю, что да, — сказала Майкайла, оборачиваясь к арфе. — Узун, мы с Файолоном неожиданно перестали чувствовать боль. Означает ли это, что связь восстановлена?