Никак не ответив на фальшиво-сочувственную улыбку, Кассандра в глубине души не могла не признать справедливости высказанной оценки. Ей самой казалось чудом, что она вообще научилась читать и писать. Это молчаливое признание не улучшило ей настроения, и она мрачно уставилась в камин. Школьные занятия всегда вызывали у нее головную боль, а поскольку рядом не было никого, кто мог бы заставить ее прилежно учиться, Кассандра пошла по пути наименьшего сопротивления: стала прогуливать уроки. К тому же тетя Бесс всегда выбирала для нее такие школы, где главным было научиться танцам и красивой осанке, а отнюдь не математике, правописанию или географии. Поэтому она не имела ни малейшего понятия об истории или о современной политике, но зато умела рисовать и петь, играть на клавесине и на гитаре, шить и вышивать, разливать чай и передвигаться по гостиной как герцогиня. Как только «официальная» часть ее образования была завершена, тотчас же, откуда ни возьмись, появились новые «наставники», научившие ее флиртовать (в Париже это считалось самым необходимым навыком для светской дамы), а также ездить верхом, фехтовать, распевать неприличные песенки и пить, не хмелея, наравне с мужчинами. Впрочем, считалось, что об этих тонкостях ее образования тетушке ничего не известно.
Кассандра вновь вспомнила о приглашении кузена посетить маскарад. Ей больно было думать, что не он один считает ее столь бесчувственной, легкомысленной и пустоголовой, способной поехать развлекаться на следующий день после смерти отца, и все же по чистой совести она не могла обижаться на Фредди. Последние два-три года она вращалась среди людей, считавших радости земные главной и даже единственной целью своей жизни, и, хотя бывали минуты, когда существование в этом избранном кругу представлялось ей пустым и никчемным, хотя убожество их развлечений порой вызывало у нее желание закричать от бессильной досады, она ни разу не сделала попытки вырваться. В конце концов, это же были ее друзья! Кроме них, у нее никого не было. И ей казалось забавным, а втайне даже льстило, что сами они считают ее чуть ли не «синим чулком».
Она с трудом заставила себя прислушаться к словам тетки, объяснявшей с натужным неискренним сочувствием, почему Касс вряд ли сумеет устроиться компаньонкой в каком-нибудь приличном доме.
– Боюсь, что люди благородного происхождения не захотят взять на работу дочь человека, казненного за покушение на короля. Скандал вышел слишком громким, возможно, слухи вообще никогда не утихнут. Учти, Кассандра, здешнее общество куда более чопорное, чем в Париже. Кстати об этом – на прошлой неделе я разговорилась с миссис Резерфорд, золовкой леди Хелен Спенсер (между прочим, ее внучатый племянник стал виконтом благодаря удачной женитьбе), и она упомянула – разумеется, по секрету и с большим сочувствием, уверяю тебя, – что в Париже о тебе ходили… ну, скажем так, слухи, достигшие, к сожалению, и Лондона.
– Слухи обо мне? – изумилась Кассандра, смутно надеясь, что ее тетя перепутала местоимения.
Впрочем, леди Синклер старалась соблюдать приличия и никогда не афишировала свои многочисленные любовные интрижки. И уж тем более никогда не обсуждала их со своей племянницей.
– Боюсь, что да, – продолжала тетушка, не обратив внимания на ее вопрос. – О, тебе нет нужды уверять меня в том, что ничего дурного ты не делала! Как твоя попечительница я всегда заботилась о твоем добром имени и следила за тем, чтобы на нем не было ни единого пятнышка.
В этих словах заключалась такая вопиющая, такая наглая ложь, что Кассандре пришлось отвести взгляд. Пока они жили в Париже, леди Синклер взяла себе за правило не замечать существования своей племянницы и придерживалась его с завидным упорством в течение двенадцати лет.
– Но с годами ты поймешь, что стоит возникнуть подобного рода сплетням – и нет на свете такой силы, которая могла бы их остановить или заглушить, какими бы несправедливыми и безосновательными они ни были.
– Да о каких сплетнях вы говорить?
– Ну, моя дорогая, ходили, к примеру, разговоры о слишком близких отношениях между тобой и графом де Бовуа.
Кассандра откинулась головой на спинку дивана и закрыла глаза.
– И потом был еще тот злосчастный эпизод с фонтаном в Тюильри.
Услышав это, девушка открыла глаза и ошеломленно взглянула на собеседницу.
– Неужели вы говорите серьезно?
– Абсолютно серьезно. То, что в Париже могло сойти за девичью шалость или за самое пустяковое и мимолетное проявление неосмотрительности, здесь будет выглядеть совершенно иначе. Лондон, увы, далеко не так либерален. Тем более что на твоем имени уже лежит пятно дурной славы, оставленное твоим отцом. Неприглядная правда состоит в том, что брак – это единственный разумный выход для тебя.
«Скорее уж для тебя», – с бессильной, холодной, как лед, злостью подумала Кассандра, стараясь не стискивать руки в кулаки. Так вот оно, это «кое-что», о котором тетушка хотела с ней потолковать! Постоянное присутствие Кассандры в доме стало для леди Синклер невыносимой обузой, которую она не собиралась больше терпеть, тем более что иссяк денежный ручеек, немного смягчавший постыдную неловкость. Вопиющее лицемерие тети Бесс так разозлило девушку, что она еле-еле удержалась от желания высказать все, что накипело у нее на душе, прямо в надменное лицо своей ближайшей родственнице. Вместо этого Кассандра закрыла глаза и промолчала.
По улице под окном прошел сторож, объявляя, что уже пробило одиннадцать, и громогласно желая всем спокойной ночи. У Кассандры заболела голова, она принялась устало растирать виски пальцами, следя за тем, как выглядывающий из-под края платья носок туфельки тети Бесс выбивает по полу нервную дробь. Стало быть, разговор еще не окончен.
– Разумеется, если мистер Фрейн тебе решительно противен и ты твердо намерена ему отказать… – Тут тетя Бесс прочистила горло кашлем. – Мы с тобой женщины… Надеюсь, мы можем быть друг с другом откровенны? Было бы глупо делать вид, будто нет иного выбора. Ну, скажем, стать чем-то вроде… экономки на особом положении, получая взамен солидное вознаграждение, позволяющее вести если и не роскошное, то по крайней мере вполне обеспеченное су…
– Вы предлагаете мне стать чьей-то любовницей, тетя Бесс? Содержанкой?
Тетушка снисходительно рассмеялась в ответ.
– Ну… можно сказать и так.
Недоверчиво покачав головой, Кассандра брякнула первое, что пришло на ум:
– Заводить любовников я предоставляю вам.
Удар наотмашь по лицу оглушил ее не так сильно, как мелькнувшее в глазах тетки и почти мгновенно пропавшее выражение лютой ненависти. Обе заговорили одновременно, чуть не плача и принося друг другу самые прочувствованные извинения, но той роковой доли секунды оказалось довольно, чтобы окончательно убедить Кассандру в том, о чем она давно уже догадывалась: тетя Бесс ее терпеть не может.
Неприятное открытие принесло с собой ощущение глубокой усталости. На возмущение у нее просто не хватило сил. А следом пришла еще одна печальная догадка: отвращение, которое питала к ней леди Синклер, вызвано ревностью. И все из-за того, что мужчины с некоторых пор стали обращать больше внимания на племянницу, чем на тетку.
Чужими глазами, словно со стороны, Кассандра оглядела гладкую белую кожу тетушки, ее пышнотелую фигуру и рыжевато-золотистые волосы. Они были по-прежнему густы, но их уже приходилось подкрашивать хной. Да, ее красота увядала, а сварливое выражение, то и дело невольно появлявшееся на лице, портило некогда нежные и тонкие черты. Трагедия тети Бесс, догадалась Кассандра, состояла в том, что у нее ничего не было за душой кроме приятной наружности. Теряя внешность, она теряла все. А годы делали эту потерю неизбежной. Обе женщины встали, держась за руки.
– Я желаю тебе только добра, Кассандра, поверь мне, это правда. Я хочу видеть тебя счастливой, больше мне ничего не нужно.
– Я знаю, тетя Бесс.
Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы выслушивать, а уж тем более оспаривать столь явную галиматью.
– Не будь я уверена, что брак с Эдуардом Фрейном принесет тебе счастье, я не стала бы тебя уговаривать. Он завтра зайдет опять, я в этом не сомневаюсь, и тебе самой решать, какой ответ ты ему дашь. Но обещай мне хотя бы, что ты его выслушаешь.