И можно ему еще половинку цыпленка, раз Лорен все равно его не ест? А чего она, кстати, не ест — вкусно же.
Заснул он сразу, едва коснулся головой подушки, а Лорен еще долго не спала. На душе было как-то не по себе — уж слишком быстрые перемены начались в ее жизни. Но вроде никакого подвоха тут не было — деньги, сосчитанные (четыреста семьдесят три доллара) и сложенные в пачку, лежали у нее в чемодане (Майкл сознался, что в банке нарочно попросил мелкими купюрами, чтобы горка повнушительнее выглядела).
А на пальце сверкало колечко… Про предыдущее Майкл с апломбом заявил:
— Мы его торжественно выбросим.
А вот фиг ему. Она то колечко на память сохранит — может, детям своим будет показывать.
Следующее утро началось с небольшого, но бурного скандала: страдающий похмельем и потому злой Майкл против невыспавшейся и сердитой Лорен. Он хотел, чтобы она немедленно бросала эту чертову работу — вот прямо сегодня не пошла туда и все. Лорен категорически отказывалась: раз она договорилась на месяц — так должна доработать, это вопрос самоуважения. Тем более люди там хорошие, грех их подводить.
Победила, разумеется, Лорен — Майкл капитулировал типично по-мужски:
— Ладно, нет у меня сил с тобой больше спорить, и так голова трещит. Делай что хочешь. И свари мне, пожалуйста, еще кофе.
К кофе он получил таблетку от головной боли — не упрямился, взял.
"Монтана стейкс" встретил ее горой грязной посуды и большим блюдом вчерашних канапе.
— Там, в холодильнике, тебя еще кусок свадебного торта ждет, — сообщила Айрис. — Хоть тебе это уже не актуально (существует поверье, по которому женщина, положившая под подушку кусок свадебного торта, увидит во сне своего будущего мужа), но поешь — он вкусный.
Часам к пяти Лорен расправилась со вчерашней посудой, и наступили обычные рабочие будни. Так, по крайней мере, она думала, пока часов в семь к ней не подскочила возбужденная Айрис:
— Там, с заднего хода, тебя мужик спрашивает. Кажется, твой муж. С собачкой. Но он же вроде с бородой был раньше?
— Сбрил, — ответила Лорен и пошла общаться.
Это действительно оказался Майкл с Чалмером. Подойдя и быстро чмокнув ее в щеку, он потребовал:
— Отпросись на завтра.
— Ты что — я не могу, — возмутилась Лорен. — А зачем?
— Валер нас на ужин приглашает.
Она не сразу вспомнила, кто это, потом сообразила и переспросила:
— Нас — в смысле тебя? Я-то ему зачем?
— Ты — моя невеста, — безаппеляционно отрезал Майкл.
— Нет, ну я действительно не могу, — замотала головой Лорен. — Да меня никто и не отпустит — завтра же воскресенье, народу полно.
— Скажи, что у меня день рождения.
— Что — правда? — Стыдно сказать, она до сих пор не знала, когда у него день рождения.
— Нет. Но неужели я тебя учить врать должен?
Делать нечего — пришлось идти отпрашиваться. Когда Лорен с горящими от стыда (врать нехорошо) ушами начала мямлить что-то про день рождения мужа, хозяин даже не дослушал, махнул рукой:
— Спроси у Дины — если она не против, то я тоже.
Повариха вредничать не стала, лишь потребовала:
— Только тогда послезавтра выйди на два часа раньше и сегодня на лишний часок задержись. — Подмигнула: — А красавчик он у тебя — без бороды ему даже лучше.
Лишь когда Лорен выскочила во двор, чтобы сказать Майклу, что ее на завтра отпускают, она сообразила совершенно ужасную вещь: а ведь пойти-то ей в ресторан (наверняка суперфешенебельный) совершенно не в чем.
Все воскресенье прошло под знаком подготовки к ужину. А что делать, если на голове — воронье гнездо, а маникюр — господи, она уже не помнила, когда его и делала. Про платье же и говорить не стоит — Майкл чохом забраковал все имевшиеся у нее наряды, да и сама Лорен понимала, что выглядят они… как выражался недоброй памяти Флинн, "не комильфо".
Но идти в чем-то надо — не нагишом же. А купить что-то приличное — в воскресенье и при этом не по заоблачной цене — малореально.
В конце концов Майкл, поджимая губы, выбрал одно из ее концертных платьев — шелковое, синее, "в пол" и с усыпанной голубыми стразами лентой по декольте; сказал:
— Ладно, вот это более-менее сойдет.
Лорен обрадовалась: к этому платью имелись почти новые туфли на шпильках, да и надевала его всего дважды. Но поскольку оно почти год пролежало в чемодане, требовалось освежить его и отутюжить.