Билет я купил, не глядя на кассиршу, так как совестился своего не банного вида, и поскорее протиснулся в раздевалку. Тут вдоль стен, как и положено, стояли шкафчики и скамейки, но народу, кроме двух замшелых долгожителей, не было. Старые пни вольготно располагались на низкой лавке, развесив, как на смотринах, обессиленные прежними трудовыми годами свои мудейные реликвии почти до пола, и, важно беседуя, отдыхали.
Оглядев такой неприкрытый натурализм срама, я сильно запереживал за городских дам, если они и впрямь окажутся поблизости и смогут нечаянно увидеть этот древний износ шатунов. Однако бабами в предбаннике и не пахло. Поэтому я не стал разбираться с ветеранами домашних очагов, а смело разделся до трусов и стал ждать дальнейшего разворота событий, опустившись у шкафчика на лавку. И минут через десять, прополоскав горло своим питьевым запасом, я стал было развлекаться игрой воображения ума о совместной с бабьим полом парилке. Вот как-то раз в этот момент в раздевалку и вошла особа другой статьи устава, но моих лет, с высокой причёской на голове и полной пазухой всякого женского добра. Сердце у меня стукнуло где-то под подбородком, по спине побежали знакомые муравьи, а глаза от непривычной действительности сошлись на переносице.
Женщина же, уверенно и ни на кого не глядя, подошла к шкафчику напротив меня, поставила сумку на лавку и стала раздеваться. Стоя ко мне спиной, она стащила через голову своё лёгкое платье, а затем, выгнувшись и расстегнув на спине лифчик, скинула и его. Когда же она, сначала подняв руки и разбросав причёску по плечам, принялась стягивать с себя не по-деревенски мелкие трусы, показывая мне пышную и белую, обхватом в два передних крыла «Москвича» первой модели, свою кормовую часть, я вдруг отрезвел до звона в ушах.
А женщина, тем временем, развесив одежду, взяла сумку и нагнулась, чтобы поставить её в шкафчик. И в тот же момент её задний борт вырос прямо на глазах до нестерпимых для моего ока размеров и плавно округлился двумя путеводными прожекторами, а меж ног, дай тебе, Петька, бог здоровья, где они вверху сходятся, прорвалась на волю, сжатая бёдрами, а потому растянутая, прямо-таки маслосъёмная манжетка с мелкой стружкой волос по краям, и с едва выступающими двумя розовыми прокладками по центру. Видение этих с виду малоизношенных деталей и узлов женского организма длилось всего какое-то мгновение, но его в самый раз хватило на то, чтобы мой Григорий, головастый заместитель по бабьей части, враз осатанел и так дёрнулся вверх, что мои семейственные трусы должны были треснуть, не успей я перехватить неуёмного зама рукой и загнать его под лавку, сжав после этого ловкого манёвра свои крепкие ноги.
Едва я провёл эту операцию, как женщина повернулась и с банным пакетом в руке независимо проследовала в помывочное отделение. И я едва не поздоровался с ней, потому как узнал в этом голом чуде Анну Ивановну, культурного руководителя при районном клубе. Я пару раз возил на спевки нашу самодеятельность, поэтому ещё тогда обратил на культпросвет своё неослабное внимание. Анна Ивановна мне и в платьях смотрелась, а тут ангелы сподобили увидеть её и вовсе без облицовки. Нет, чтобы там ни говорила моя жена, а всё-таки Петька – наипервейший друг, может даже брат после такого наглядного подарка.
Долго я сидел в тупом одиночестве, уговаривая Григория быть человеком и вылезти из-под лавки в потребном виде. Уже и ветераны жизни ушли домываться, и два новых девичьих и плоских недомерка, раздевшись, что, правда, их нисколько не украсило, убежали полоскаться, а я всё сиднем сидел на лавке в угрюмом напряжении, словно кот перед закрытой банкой со сливками.
И лишь когда одним духом опростал все остатки в поллитровке, заместитель унялся и принял вполне сносный и сонливый вид.
В тот же миг я быстро скинул остатки одёжки и сунулся в отделение для мытья, а там, не пяля глаза по сторонам, схватил ближайшую свободную шайку, налил воды и пристроился в укромном закутке, поставив, на всякий случай эту лохань прямо себе на колени. И лишь после этих мер техники безопасности позволил себе расслабиться и оглядеть окрестности.
Народу было не ахти, и все поодиночке заняты привычным банным делом.
Стал плескаться и я, но без мыла и мочалки, вроде как бы привыкая к жаркой обстановке в привычном кругу действующих лиц.