— Ну же… ведьма, ну же! — задыхаясь, проговорил он, поднявшись на вытянутых руках, чтобы так задевать клитор.
Мышцы влагалища напряглись, да и все тело Гермионы напряглось, потому что волна наслаждения, исподволь нарастающая в ней, наконец-то обрушилась. И это Малфой тоже понял по той жаркой волнующей пульсации, что ласкала сейчас его плоть. Влагалище обжигало его, а крик Гермионы, наверное, перепугал всех домовых эльфов на предмет, не взялся ли хозяин за старое пожирательское прошлое.
Люциус продолжал двигаться и любовался ее оргазмом, наблюдая, как она дрожит, как содрогается в муках разрядки, и думал, что это самая удивительная вещь, которую он когда-либо видел. А плоть ее продолжала и продолжала пульсировать вокруг него, уже затягивая в водоворот оргазма и самого Малфоя. Ноющая боль в мошонке уже предупреждала о том, что и собственное извержение близко. Он снова наклонился вниз и почти уткнулся носом в шею Гермионы, их дыхания смешались, и Люциус понял, что всё — его терпение кончилось.
— Не могу больше ждать… — выдохнул он и тут же услышал ее голос.
— И не надо! Не жди… — утомленно проговорила Гермиона и слегка повернула голову, чтобы поцелуем впиться ему в губы.
Движения Люциуса стали хаотично-стремительными, он толкнулся последние несколько раз и громко застонал, отдаваясь на волю сильнейшего, почти болезненного, но и головокружительного оргазма. Тяжело рухнул на Гермиону, продолжая тихонько двигаться, словно пытаясь продлить это сумасшедшее, но безмерно приятное состояние, охватившее их обоих.
Крепко обняв в ответ, Гермиона медленно поглаживала его по потной спине. Казалось бы, на нее должна была навалиться усталость, но нет, еще никогда (ни с одним из своих любовников) она не чувствовала себя настолько переполненной удовлетворением и настолько полной сил.
«Понятно, что утром, скорей всего, я не смогу сидеть… Но, черт возьми, как же мне хорошо сейчас».
— С тобой все в порядке? — немножко невнятно спросил ее Люциус. Поднявшись, он поглядел ей в глаза.
— В полном… — тихо ответила Гермиона, убирая с его лица прилипшие прядки. — Боюсь, что теперь, кроме тебя, мне никто и не нужен.
— Мне тоже так хорошо никогда не было, — он повернулся на спину и потянулся за своей палочкой, лежащей на прикроватном столике, чтобы очистить их. Потом натянул на обоих покрывало и крепко прижал Гермиону к себе.
— И что дальше?.. — задала она вопрос, поигрывая редкими и тонкими светло-золотистыми волосками на его груди.
— Теперь нужно отдохнуть до следующего раунда, — Малфой зевнул и, устроившись на подушке удобней, прикрыл веки.
— Я не об этом, — смешливо фыркнула Гермиона, хотя внутри что-то приятно дрогнуло при одной только мысли о «следующем раунде». — Я имею в виду, ты собираешься сдать меня властям?
Малфой резко открыл глаза и уставился в тускло освещенный потолок спальни. Понятно, что Гермиона задала совершенно разумный вопрос: воровала она у богатых, а кражи, так или иначе, считались преступлением, независимо от причин, что могли их оправдать. Но! Люциус лишь представил себе Азкабан, его грязь и зловоние, а еще бессовестных охранников, на попечение которых ее отдадут… как на его щеках яростно заходили желваки.
— Нет. Не могу, и не будем сейчас об этом, — он прижал ее к себе еще крепче. — Но грабеж должен остановиться. Гермиона, я понял твою позицию, но на этом всё, баста. Это только вопрос времени, прежде чем тебя поймает кто-нибудь другой. И вряд ли этот другой будет столь же терпим к твоим художествам, как я, — он поцеловал ее в макушку и снова улегся. — Всё. А теперь спи.
— Спасибо тебе, — помолчав, еле слышно прошептала она.
========== Глава 10: Исчезла! ==========
Сенсация! Знаменитая «Леди в маске» заговорила!
«Уважаемые граждане волшебной Британии,
С тяжелым сердцем я пишу вам всем, что объявляю о своей отставке. Я знаю, для некоторых из вас это принесет облегчение, поскольку ваши никчемные безделушки и абсолютно непристойное богатство снова окажутся в безопасности. Но надеюсь, что каждый раз, нелепо украшая себя, вы подумаете о тех, кто в этот момент умирает от голода или же лишается образования. И поймете, что можете помочь им в этой беде. Когда-то давно я взялась за крестовый поход против несправедливости нашего теперешнего мира. Одинокая слабая женщина, решившая исправить его ошибки и найти справедливость и равенство для тех, кому судьба улыбается реже. Но теперь я поняла, что, независимо от того, сколько карманов я обобрала и сколько украшений украла, все это было лишь временным исправлением ситуации. Я пришла к выводу, что эта миссия принадлежит не мне одной, а всем нам. И все мы должны думать об этих детях и о том, что именно они — будущее Британии. Наше будущее. Итак, я больше не займу ни вашего времени, ни вашего внимания. Больше не буду воровать у богатых, чтобы накормить бедных. Вместо этого я умоляю вас не скупиться на раздачу денег в благотворительные фонды, созданные для питания малоимущих семей, и в фонды, созданные для обучения маленьких ведьм и волшебников. Помните, что единожды одетое вами платье, брошенное потом где-то в уголке гардероба, может прокормить целую семью в течение не одного месяца. А из его материала можно пошить сразу несколько детских вещичек. И помните, что драгоценности, собирающие пыль в ваших шкатулках, могут оплатить целых семь лет обучения в школе магии и волшебства. И то, что вы считаете бесполезной тратой денег, может изменить жизни сотен людей, если вы всего-навсего найдете в своем сердце искру добра и сделаете пожертвование.
Искренне Ваша,
«Леди в маске», отныне ушедшая в отставку».
Люциус сжал газету в руках и в отчаянии стиснул зубы. Он не мог прийти в себя: после ночи самого невероятного чудесного секса, когда-либо бывшего у него, проснулся совершенно один! Эта маленькая чертовка выскользнула из дома, когда он крепко спал после любовных утех.
«Черт! Да как она посмела?!»
Все тело болело, черт, болел даже член, но жаловаться Люциусу казалось редким лукавством. Этой ночью он понял, что нашел в этой женщине все, чего только мог желать. Она была страстной, отзывчивой, не скупящейся на взаимность… и она хотела его даже без своей дурацкой маски. Боги, это казалось самой удивительной частью всего, что произошло. Она не сдерживала себя, потому что не хотела этого, да это и не было ей нужно. Она могла принять всего его, всего — его внутреннюю тьму, его силу, его ярость. И не просто взять: принять его полностью, чтобы подарить самую настоящую свободу.
«Смогу ли я когда-нибудь спать с другой женщиной после этого?» — он помнил, что женщины его прошлого были на редкость деликатными существами (что жена, что немногочисленные любовницы), черт возьми, да даже случайно трахнутая в борделе куртизанка недовольно ойкала, когда он переставал сдерживаться в процессе получения купленной любви. Но не она. Не Гермиона! А ведь на спине его до сих пор отчетливо виднелись следы ее страсти. Следы от ногтей оставили глубокие болезненные царапины, а воспользоваться лечебным зельем он отказывался. Разочарованно и в то же время горделиво он осматривал следы ее поцелуев на своем теле, не переставая думать о том, что чувствует сейчас она, оглядывая себя. Видит ли она синяки, оставленные им, после того, как грубо и неоднократно взял ее этой ночью? Рассматривает ли она полоску засосов, идущих по плечам, стоя перед зеркалом со своими невозможными волосами, переброшенными через плечо?
Воспоминания не давали ему покоя целую неделю, и ответов на эти вопросы так и не появлялось.
«Как? Как, черт возьми, она могла вот так от меня уйти?»
Люциус скривился, вспомнив, как самонадеянно планировал, что они проведут день вместе, обсуждая свои отношения теперь, когда первый огонь страсти немного притушен. Не совсем притушен, конечно же, не совсем, но определенно стал меньше. Во всяком случае, настолько, что смогли бы вести спокойную беседу, а не трусливо сбежала и не исчезла, как преступница, которой она, по сути, и была.