Дженни решила, что увидится с обоими, только для Тома оставит больше времени.
14
ГВЕН ХАРДИНГ
Гвен была пьяна, но не настолько пьяна, чтобы не понимать этого. Ей было отчаянно стыдно, а еще больше — страшно. Она боялась потерять работу. Гвен убрала в ящик стола бутылку и дневник и горько усмехнулась. Это просто смешно! Она, наверное, была единственным человеком в Дженнингс, который не хотел расставаться с этой тюрьмой, — ни сегодня, ни в будущем, никогда…
Гвен встала и подошла к окну. Сквозь грубые решетки она увидела ярко освещенную двойную ограду из колючей проволоки. Не слишком романтический пейзаж…
Растопырив пальцы, Гвен провела рукой по волосам, затем потерла глаза. Пора идти домой. Но ей было просто необходимо с кем-нибудь поговорить.
Гвен вышла из кабинета, вопреки позднему часу надеясь увидеть Мовиту на ее обычном месте. Но Мовита, очевидно, уже ушла в камеру, а мисс Ринглинг, как всегда, без четверти пять надела свое пальто, не собираясь задерживаться на работе ни минуты дольше положенного, даже если бы начался бунт и всех сотрудников тюрьмы взяли в заложники.
Разочарованная, Гвен вернулась за свой стол. Как ей хотелось, чтобы в мире нашелся хотя бы один человек, с которым можно было бы поделиться наболевшим или просто посмеяться! Джин — плохой товарищ. Джин не хочет тебя слушать, а главное, не отвечает на вопросы. Гвен понимала, что джин, поначалу снимая боль и напряжение, превратился в ее самого страшного врага. Люди из «ДРУ Интернэшнл» тоже были врагами. Да и департамент тюрем штата мог вот-вот превратиться во врага. Чиновникам надоела и она сама, и ее постоянная борьба за улучшение условий в Дженнингс и расширение тюремного бюджета. Заключенные тоже не были — да и не могли быть — ее друзьями. Но зато все они — и «ДРУ Интернэшнл», и департамент, и заключенные — хотели видеть ее на своей стороне.
Гвен посмотрела на свой внушительный доклад. Она готовила его дома и отдавала печатать в постороннюю контору за свой счет, потому что не хотела, чтобы хоть один человек в тюрьме — ни из сотрудников, ни из заключенных — знал о предложениях «ДРУ Интернэшнл» и о том, что она на них ответила. Весь ее опыт работы в тюрьме доказывал, что слухи здесь — самое страшное зло.
Гвен полистала свой толстый отчет. Завтра она сама отнесет один экземпляр на почту, а сейчас ей нужно сделать копию и убрать все под замок. Вместе со всеми расчетами, графиками и прогнозами — словом, со всеми наглядными доказательствами того, что план «ДРУ Интернэшнл» должен провалиться.
Моральную сторону проблемы Гвен охарактеризовала прямо и резко:
«Кроме практических, гуманных и экономических соображений, обоснованных выше, следует принять во внимание политические и этические аспекты данного предложения. Эксплуатация несчастных, лишенных свободы женщин может рассматриваться как одна из форм рабского труда. По моему мнению, заключенные Дженнингс — и любой другой тюрьмы — не могут и не должны расцениваться в качестве источника дохода. Пусть они лишены права голосовать, но мы не должны лишать их остальных прав человека.
Новый век принес новые социальные проблемы, связанные с тюрьмами. Без сомнения, рост численности заключенных в женских тюрьмах создает серьезные трудности и увеличивает бремя налогоплательщиков. Но превращать это в возможность получения прибыли — ложный путь. В центре нашего внимания должны оказаться бесчисленные проблемы этих женщин. Любой другой подход приведет к катастрофе».
Сейчас Гвен испытывала пьяную гордость за свой доклад и свою работу в Дженнингс. Ей захотелось немедленно действовать, и она решила прогуляться в жилой отсек. Камеры заперли уже больше часа назад, значит, она никого не встретит, а главное, никто не подойдет близко и не почувствует запах джина. На всякий случай, Гвен все-таки зашла в туалет, чтобы почистить зубы и сполоснуть лицо холодной водой, затем надела пиджак и, расправив плечи, направилась к камерам.
После отбоя у заключенных было всего несколько минут, чтобы занять свои места, затем решетки закрывались и охранники проводили перекличку. После этого полчаса давалось, чтобы приготовиться ко сну, и свет выключался. Тюрьма погружалась во мрак, были слышны только приглушенные звуки, нарушающие предписанную тишину: храп, стоны и всхлипывания. Плакали здесь каждую ночь. И будут плакать еще больше, если «ДРУ Интернэшнл» захватит ее тюрьму…
А может, ей лучше уйти на пенсию, пока ее об этом не попросили? Каждое совещание с людьми из «ДРУ Интернэшнл» проходило хуже, чем предыдущее. Все ее возражения они принимали со снисходительной усмешкой. Да она и сама слышала в своем голосе истерические нотки вместо уверенности в своих аргументах.
Неожиданно Гвен зацепилась каблуком за неровность на бетонном полу, потеряла равновесие и упала. В последний момент ей удалось выставить вперед руку, чтобы не разбить лицо, но удар получился сильный. Гвен ударилась виском и потеряла сознание, не успев даже позвать на помощь.
Она очнулась, почувствовав, что чьи-то сильные руки поднимают ее.
— Что с вами, Хардинг? — спросила Мовита Уотсон. Голова у Гвен кружилась, но говорить она все-таки могла.
— Со мной все в порядке, а ты почему не в камере?
— Была в медпункте, у меня месячные, — ответила Мовита.
Гвен потрогала голову и нащупала вздувшуюся шишку, а вокруг нее что-то липкое, наверное, кровь.
— Кажется, я упала, — пробормотала она.
— Держитесь за меня, все будет нормально, — сказала Мовита.
Гвен тяжело оперлась на нее и, только поднявшись, заметила рядом растерянного Роджера Кемри.
— Я и так в порядке, — солгала она. — Спасибо, все нормально.
Гвен сама не понимала, правду ли говорит. Хотя сильно болела голова и дрожали ноги, но, видимо, джин сильно смягчил удар.
— Я отведу вас в контору, — предложила Мовита. — Все будет хорошо, мы справимся сами, — сказала она Кемри. — Идите.
— Правда, миссис Хардинг? Я могу идти?
— Идите.
Все-таки ей повезло, что это оказался Кемри, а не Дуг Славите или этот садист Бирд, которые еще до рассвета раззвонили бы о ее падении на всю тюрьму. Кемри — хороший парень, он будет молчать. Хотя зависеть от него было стыдно.
Опираясь на Мовиту, Гвен медленно шла к кабинету. С каждым шагом боль все сильнее отдавалась в голове. У двери Гвен вынула из кармана ключи, но Мовита забрала их у нее и сама открыла дверь. Вопиющее нарушение режима! Как, впрочем, и то, что она одна ходила в медпункт после закрытия камер. Мовита включила свет левой рукой, правой продолжая поддерживать Гвен, а затем усадила начальницу в кресло.
— Сидите здесь, — сказала Мовита. — А я принесу лед, мы приложим его к шишке.
Гвен прислушалась к удаляющимся шагам Уотсон. Она хорошо представляла, что происходит в ее хозяйстве, и знала, как ценится в тюрьме лед. Мовите потребуется время, чтобы добыть его. Значит, она успеет. Гвен достала бутылку и сделала глоток. Небольшой. Ей это было необходимо.
Когда Мовита вернулась со льдом, Гвен лежала головой на столе. Она не чувствовала боли, но не могла двинуться. Последний глоток доконал ее.
— Извини, — сказала она Мовите. — Я плохо себя чувствую.
Мовита бережно подняла ее голову и приложила к виску лед.
— Я приготовлю вам кофе, — сказала она. — Подождите минутку.
Теперь под головой Гвен лежал лед. Сначала он приятно холодил, затем место ушиба начало ужасно болеть. Но поднять голову Гвен была просто не в силах, хотя мысли ее оставались ясными. Если Мовита готовит кофе, значит, она поняла, что Гвен выпила. «Но ведь она должна понимать, как я тяжело работаю и какой стресс я переживаю, — думала Гвен. — Я борюсь за всех, и за нее тоже!»
Когда Мовита вернулась, Гвен заговорила.
— У нас тут все просто ужасно, — объяснила она Уотсон. — Поэтому я… так плохо себя чувствую.
— Мне очень жаль, — спокойно ответила Мовита, расчищая место на столе, чтобы поставить кофе.
— Да нет же, ты ничего не поняла! Это кое-что новое. Скоро в Дженнингс может случиться нечто действительно ужасное.